Мегрэ поцеловал жену. Она проводила его до двери и открыла ее. Облокотившись на перила, она провожала его взглядом, и, спускаясь, он помахал ей рукой.
Спустя две минуты перед домом остановилось такси. Мегрэ еще собирался назвать адрес, куда ехать, как шофер хитро спросил:
— Набережная Орфевр?
— Нет. В следующий раз. Бульвар Сен-Жермен, дом двести семь «а».
На светящихся уличных часах Мегрэ увидел, что было двадцать минут одиннадцатого. Значит, сам того не заметив, он проспал около двух часов.
Расплатившись с таксистом, Мегрэ позвонил у входной двери, и бывший полицейский открыл ему.
— Не знаю, что именно произошло, но врач там, наверху.
— Он только что звонил мне.
Мегрэ взбежал по лестнице, перешагивая сразу через две ступеньки, и Клер Марель открыла ему дверь.
Доктор Блуа ждал его в небольшом кабинете Жерара Сабен-Левека.
— Она в постели?
— Да.
— Состояние вызывает тревогу?
— Нет. К счастью, горничная раньше работала у врача и сразу же, даже прежде, чем позвонила мне, наложила жгут выше запястья.
— Мне казалось, что после укола она должна была проспать до завтрашнего утра, если не больше…
— Именно так и должно было случиться. Не понимаю, как она могла проснуться, встать, начать бродить по квартире. Горничная, чтобы не оставлять ее одну, поставила себе раскладушку в будуаре. Проснулась она как от удара и увидела хозяйку, которая шла мимо нее как привидение — это ее собственные слова — или лунатичка. Она прошла через большую гостиную, через столовую. Вошла на половину мужа… «Что вы делаете, мадам? Вставать нельзя ни в коем случае. Вы слышали, что сказал доктор.» Рот у нее был сведен в улыбке, которая больше походила на гримасу. «Ты храбрая девочка, Клер.» Не забывайте, что в этот момент свет был погашен всюду, кроме будуара. Сцена, должно быть, была впечатляющая, но девушка сумела сохранить хладнокровие. «Дай мне выпить…» — «Не думаю, что мне следует это делать.» — «В таком случае я сама схожу за бутылкой.» Клер решила, что лучше даст ей выпить сама. Она уложила хозяйку, потом позвонила мне. Я играл с друзьями в бридж. Бросился сюда. Рана глубокая, и мне пришлось наложить три зажима. Она ничего не сказала. Смотрит в одну точку, на лице ничего не отражается, разве что равнодушие.
— Она знает, что вы мне звонили? — спросил Мегрэ.
— Нет. Я звонил из кабинета. Я подумал, что вы, может быть, захотите поговорить с ней прежде, чем я введу ей большую дозу снотворного. У этой женщины потрясающе крепкий организм.
— Я зайду к ней.
Мегрэ снова прошел через комнаты, вошел в будуар, где стояла складная кровать, на которой еще сохранилось углубление от лежавшего на ней тела.
— Видите, что вы наделали? — спросила у него Клер. Она не сердилась, но голос у нее был грустный.
— Как она?
— Лежит неподвижно, смотрит в потолок и не отвечает, когда я с ней заговариваю. Я вас только прошу — будьте с ней гуманны.
Мегрэ чувствовал себя неловко, входя в спальню. На простыне, которая закрывала Натали до подбородка, покоилась ее забинтованная рука.
— Я так и знала, что вас попросят приехать.
Голос был усталый.
— Я действительно хотела умереть. Это единственный выход из положения, правда?
— Из какого положения?
— Из того, что жизнь для меня потеряла всякий смысл.
Эти слова удивили комиссара: казалось, они противоречат действительности. К мужу она не испытывала ни малейшей любви, даже намека на дружеские чувства.
Значит, муж никак не мог быть для нее смыслом жизни.
— Я знаю, что вы только исполняли свои обязанности, но вы были жестоки…
— Вам нечего мне сказать?
Она помолчала.
— Передайте мне бутылку. Когда доктор сделает мне укол, будет слишком поздно.
Мегрэ поколебался, но взял с комода бутылку.
— Рюмку не надо. У меня слишком трясется рука, и я ее опрокину.
Она стала пить из горлышка: печальное зрелище в комнате, где все изысканно и шикарно.
Натали чуть не уронила бутылку, и комиссар еле успел ее подхватить.
— Что вы со мной сделаете?
Отдавала ли она себе отчет в том, что делает? Ее слова, произносимые глухим, тусклым голосом, можно было истолковать по-разному.