– Ничего себе! Именно это я и хотел заказать! – говорю я, опьяненный удивлением.
Мы внимательно смотрим трейлеры перед сеансом и шепотом обмениваемся критическими замечаниями, потому что оказывается, что нам обоим это нравится. Сам фильм мы тоже смотрим очень внимательно. К концу по моей щеке сползает одинокая слеза, а Брит вытирает сначала свои заплаканные глаза, а потом и мои.
Мы целуемся только тогда, когда на экране появляются титры. Я чувствую в ее рту привкус перца и сыра, и она тоже, видимо, его чувствует, поэтому перед тем, как снова поцеловаться, мы пьем колу.
– Вот так гораздо лучше, – говорю я.
После фильма, отъехав немного от кинотеатра, мы останавливаемся у небольшого дурацкого кафе на Кресент-Бич. На стенах висят старые автомобильные номера и весла, играет старая музыка, и посетители уже давно не молоды. Раньше я вообще не понимал, зачем ходить в такие места, правда. Нет, я серьезно. Оно даже называется «Старперцы».
Но сейчас мы с Брит сидим рядышком в кабинке, пьем какао, и места лучше этого кафе и быть не может.
– Мне тут нравится, – говорю я. Вынимаю диктофон и записываю окружающий нас гул – позвякивание посуды, разговоры и звуки отодвигаемых высоких стульев, похожие на песни китов. Потом я убираю диктофон.
– Да, по‐своему неплохое, – соглашается она, рассматривая интерьер. – И никакого китча. Ненавижу китч. Китч – это когда ты видишь вещь не такой, какая она есть, а такой, какой тебе хотелось бы, чтобы она была.
– Китч – это когда смеешься над чьим‐то вкусом.
– Это просто подло, – соглашается Брит.
Я думаю о маминых курицах и папиных крючках. Это китч? Или, может, я просто слишком жесток к родителям?
Скорее всего, именно последнее. Может, в восьмидесятые в Корее было круто собирать куриц и настенные крючки.
– Да, подло, – соглашаюсь я и мысленно обещаю себе исправиться.
На стене висят прозрачные часы в форме пивной кружки, в них пузырится жидкость янтарного цвета. Этим часам, наверное, уже лет пятьдесят.
– Смотри, какие часы, – говорю я. – Это не китч, это же просто прекрасно.
– Кстати, а как у тебя со временем? – спрашивает Брит.
– Никуда не тороплюсь, – заверяю ее я. – Времени навалом.
– Кру-у-у-ть, – отвечает Брит, как ребенок.
«У нас масса времени, потому что мы с Джо заключили договор», – думаю я. Но Брит тут же отвлекает меня от размышлений. Она поворачивает голову, и прядь ее волос попадает в какао. Я тут же отодвигаю ее чашку.
– У тебя волосы в чашку попали, – говорю я.
Она берет мокрую прядь и подносит к моему лицу.
– Не хочешь попробовать?
– Ну-у-у, – с сомнением мямлю я, но беру кончик пряди в рот.
– Фрэнк Ли, ты просто сумасшедший.
На мгновение мы оба становимся серьезными. Мы здесь, мы в моменте. Действительно, высасывать какао из волос девушки – это дичь. Кто вообще так делает? И кто позволяет это делать? Но Брит сама меня об этом попросила. Она хотела, чтобы я так сделал. И я ужасно горд тем, что являюсь единственным человеком на земле, который сосал волосы Брит Минз.
Мы заказываем еще по какао и картофелю фри. Мы вообще не смотрим на телефоны. Я знаю, что до оговоренного с Джо времени возвращения домой у меня есть по меньшей мере час. Мы с Джо решили, что на всякий случай, чтобы не спалиться, возвращаться домой будем приблизительно в одно и то же время. Вскоре работники кафе начинают ставить перевернутые ножками вверх стулья на столы. По пути домой мы с Брит высовываем руки, будто крылья, из окон машины и ловим ладонями воздух.
– Если будем держать руку под правильным углом, то машина взлетит, – шучу я.
– Я стараюсь, как могу, – отвечает она со странным смехом, который слегка напоминает плач.
– Взлетаем, взлетаем, – кричу я.
Перед красной дверью (теперь я точно вижу, что она красная, а не коричневая), прямо у металлического собачьего зада, мы целуемся в последний раз. Потом я сбегаю по ступенькам, не поскользнувшись и не упав.
Я приезжаю домой и оставляю машину на улице. Я не хочу громыхать дверью гаража и будить родителей. В коридоре я снимаю обувь и аккуратно ставлю ее параллельно обуви мамы с папой на блестящем полу из коричневой плитки. Зайдя в свою комнату, я замечаю, что кто‐то заботливо оставил включенным ночник, чтобы я не плутал в темноте, и подготовил для меня кровать. Я падаю в постель и уже начинаю засыпать, но вдруг вспоминаю, что надо отправить одно короткое сообщение.
«Подтверждаю. Вернулся на базу». – «Я тоже на базе. И уже в кровати», – отвечает Джо. «Как вечер?» – «Очень круто, – отвечает Джо. – Чувствовала себя Золушкой, которая осталась на балу после двенадцатого удара». – «И ты не превратилась в тыкву!» – «Ха! Как там Б?» – «Бомбически, – отвечаю я. – Идеальный вечер». – «Тогда ура!» – «Ура!»