– Это хороший, – говорит папа, – называться бельгийский траппистский эль.
– Так ты его покупаешь по оптовой цене? – интересуется папа Джо.
Его английский на много световых лет опережает папин, хоть акцент никуда не исчез.
– Это самый дорогой из то, что мы продавать, – отвечает папа.
– Тогда, мистер Ли, я возьму три, – говорит папа Джо, доставая из бумажника стодолларовую купюру. Мне хочется закатить глаза и сказать: «Ну да, мы понимаем, что вы самый богатый, самый умный и самый трудолюбивый иммигрант за всю историю Америки».
– Айгу, сейчас же убирать деньги, – возмущается папа.
Они смеются, а потом папа Джо вежливо, двумя руками, берет одну бутылку со словами: «Спасибо большое, мой сонбэ».
– Пожалуйста, хубэ.
Папа Джо называет моего отца «сонбэ», то есть «старший, наставник», потому что тот приехал в Америку раньше. Мой папа называет его «хубэ», то есть «младший, ученик» – короче, нуб. Они уже несколько десятилетий так друг друга называют, превратив все это в комедию, которая им очень нравится. Мне кажется, это действительно забавно, потому что они на самом деле ровесники. Или, может, потому что папа Джо по всем параметрам перегнал своего «наставника»?
Джо наливает себе пива в бокал. Я испытующе смотрю на нее: «Может, тебе уже хватит?» В Джо вдруг что‐то меняется, она, можно сказать, начинает кокетничать. Она двумя руками берет бутылку и поднимает горлышко над моим пустым стаканом.
– Давай и тебе налью, юбс.
Все в комнате на мгновение замолкают, а потом издают дружное «А-а-а-ах!». «Юбс» – слово на конглише (то есть на разговорном корейско-американском английском), сокращение от йобо, что в переводе с корейского означает «дорогой». Но «дорогой» не как товар в магазине, а как обращение в паре – дорогой и дорогая.
Джо, конечно, молодец. Я наклоняю голову, давая ей понять, что принимаю ее предложение, и пододвигаю к ней свой стакан, словно игрок в покер, поднимающий ставку. Потом я беру стакан и делаю глоток. Вкус ужасный. Вообще не понимаю, зачем пить воду, в которой бродили хмель, солод и прочая дрянь.
Взрослые возвращаются к своим разговорам, а мы, лимбийцы, склоняемся над столом.
– Блин, Джо! – говорит Эндрю. – Тебе надо быть актрисой!
Джо невинно хлопает ресницами. Она разрумянилась от выпитого и стала еще красивее.
– Только если мне не придется все время изображать китайскую фарфоровую куклу, – отвечает Джо, расслабив лицо и снова став самой собой. Она улыбается уголком рта.
– Все работает! – восклицает Джон. – А собственно говоря, почему бы всему этому и не работать? Все ведь логично.
– Может, нам всем надо начать встречаться понарошку? – предлагает Элла. – Джон, будешь понарошку моим парнем?
– Зачем? Кто тебе на самом деле нравится? – спрашивает Джон.
– Сначала ты на мой вопрос ответь, – говорит она.
– Зачетно отбилась.
Мы с Джо переглядываемся, вопросительно подняв брови. Они что, флиртуют? Я машу руками, чтобы привлечь внимание лимбийцев.
– Послушайте, не хочу повторяться, но надо расставить все точки над «и». Пообещайте, что вы…
Рядом с нашим «детским» столом появляется моя мама:
– Вы все хорошо веселиться?
При этом ее внимательный взгляд мечется между мной и Джо в ритме ча-ча-ча. Мне нужно, чтобы мама поскорее отошла, и поэтому я говорю:
– Дайте слово.
– Как это – дать слово? – Мама понимает все буквально.
Джо внимательно смотрит на меня. Она все поняла.
– У нас происходит акт коммуникации, включающий всех собравшихся здесь.
– Что? – переспрашивает мама, чуть отклонившись назад.
Сленг нас выручает. Мы с Ханной часто разговаривали на нем, и я знаю, что и остальные лимбийцы пользуются им. Если тебе надо скрыть от мамы с папой суть деликатного разговора, то надо перейти на калифорнийский подростковый сленг. Он прячет смысл на виду у всех.
Мы с Ханной вообще много чего делали. Но она уехала, и вот теперь полюбуйтесь на меня – я властелин вселенной моих родителей. С точки зрения мамы с папой, я идеальный сын, хотя хитростью добился их расположения. А Ханна сейчас живет в ссылке. Как же это все‐таки называется? Комплекс вины выжившего?
Я поворачиваюсь к лимбийцам:
– Пока мы все не раздулись от этой жрачки, мне нужно, чтобы все члены команды устно подтвердили готовность хранить нашу тайну. Никаких постов в топе. Въезжаете?
Мама с непонимающим видом переводит взгляд с одного человека на другого.
– Конечно, въезжаем, бро, – отвечает Эндрю.
– Без вопросов, – добавляет Элла.