Когда я подъезжаю к галерее, Джо сидит на скамейке в виде сэндвича из мороженого и курит сигарету. Реально курит, глубоко затягиваясь. Я подхожу к ней, выдергиваю у нее изо рта сигарету и бросаю в лужу.
– Ты, блин, почему куришь?
– Теперь мне придется стрельнуть еще одну сигарету, – отвечает Джо.
Позади нас, на залитой светом аллее, хипстеры убирают гигантские вафельные рожки и вафельные брикеты размером с матрас. Ладно хоть Джо сидела тут в темноте не совсем одна.
– Пошли, – говорю я, – уже очень поздно. Нам надо вернуться домой, пока родители не начали беспокоиться.
Джо хватает меня за руку и заставляет сесть рядом с собой на скамейку. Потом достает телефон и поднимает его, чтобы сделать пару селфи вместе со мной.
– Это еще зачем? – спрашиваю я.
– Сделай счастливое лицо и заткнись.
Я кисло улыбаюсь. А вот Джо уверенно наклоняет голову, делает губки уточкой и показывает пальцами знак V. А потом отправляет фото маме.
– Моя мама это увидит, отправит твоей, они будут визжать от радости, как поросята. А мы с тобой получим еще пару часов, – говорит Джо и с отвращением зашвыривает телефон в сумку.
Я все еще перевариваю то, как она быстро преобразилась для селфи – от грусти до радости и обратно всего за несколько секунд.
– У тебя серьезные проблемы с психикой, – говорю я.
– Нет, это у тебя проблемы, – отвечает Джо.
– Очень остроумно.
Она с недовольным видом причмокивает.
– У тебя есть жвачка или конфетка? Вкус во рту омерзительный.
– Курить – это все равно что пососать большой палец на ноге Сатаны, после того как тот пробежался утром по девятому кругу ада, – говорю я.
– Сатаны не существует.
– Ты здесь всю ночь вот так собираешься сидеть?
Джо пытается что‐нибудь придумать, но у нее не выходит. Я вдруг замечаю, что она очень грустная. Просто ужасно грустная.
Я придвигаюсь к ней и спрашиваю:
– Эй, что у тебя стряслось?
Она начинает моргать. Она все моргает и моргает, и вдруг по ее щекам сбегают две идеальные слезинки. Джо моргает еще раз – и теперь по ее щекам бегут переливающиеся в свете огней реки. Она плачет и злится. Злится из‐за того, что плачет. Или, может, из‐за того, что я вижу, как она плачет. Что бы там ни было, она вдруг хватает меня за плечи и утыкается лицом мне в грудь.
– Мне кажется, Ву меня бросит, – бормочет она и несколько раз громко всхлипывает. – И мне кажется, что я этого заслуживаю.
Я чувствую тепло ее разгоряченного лица. Мне прекрасно видно ее макушку. Можно даже разглядеть зеленые прядки в волосах. Джо пахнет усталостью. В верхней части левого уха у нее пустые дырочки из‐под пирсинга. Их целых три. Модная шалость.
– Он тебя не бросит, – успокаиваю я ее, – вы вместе уже вечность.
Она только крепче прижимается лицом к моей груди.
– Он меня ненавидит. Я сама заставила его меня возненавидеть. Фрэнк, я ужасный человек.
Я заставляю ее поднять голову, чтобы посмотреть ей в лицо.
– Да что, черт возьми, произошло?
Она начинает нервно шевелить пальцами, словно плетет невидимую нить.
– Короче, мы едим отстойную еду в этом отстойном ресторане, – говорит Джо, – и он, типа: «Фрэнкенбрит вместе всего несколько недель, но кажется, что они скоро поженятся, будут жить долго и счастливо и все такое». – Она изображает Ву с его неформальным калифорнийским подростковым акцентом.
– Он сильно преувеличивает, – осторожно говорю я.
– А он дальше: «Брит уже познакомилась с родителями Фрэнка на барбекю и все такое, и я точно знаю, что Фрэнк встречался с ее родителями».
– Да, но…
– Типа: «Почему у нас все не как у Фрэнкенбрит? Мы с тобой вместе уже вечность, бла-бла-бла, но почему‐то у нас все не как у Фрэнкенбрит».
Она снова начинает часто моргать и опять прижимается лицом к моей груди, чтобы скрыть слезы.
– И на самом деле он совершенно прав, – продолжает Джо, – потому что я ужасный человек.
Я трясу ее за плечи:
– Перестань. Ты вовсе не ужасный человек.
Глаза у нее теперь красные и припухшие, будто Джо от всего этого устала. Она бьет кулаком по своей ладони:
– Мне надоело прятаться и делать вид, что у нас с тобой роман. Я просто не хотела больше притворяться, не хотела больше врать.
Я киваю, как болванчик:
– Эй, эй, стоп!
Она снова бьет себя кулаком по ладони:
– И все это время Ву даже понятия не имел, что мои родители настоящие расисты и плохо к нему относятся… И я…
– Джо, что ты натворила?
– Сказала ему все как есть.
Я замираю. Даже хипстеры позади нас затихли. Свет за нами, там, где они возились, выключается. Джо как будто вся сжимается.