Я всегда нервничаю, когда приезжаю домой, как нервничаю, когда перечитываю книги, много для меня значившие. Родители требуют от меня рассказов о том, где я побывал и что видел. Глаза их полны пылкого интереса и любви. Бомбей. Каир. Париж. Чикаго. Мы их столько раз придумывали, что сказать правду — значило бы их разочаровать. Надувной глобус по прежнему висит над камином, выцветшая пластмасса, из которой он сделан, вся сморщилась и прохудилась. Страны Общего рынка склеены красной клейкой лентой[5].
Мы перебираем мои открытки, одну за другой, и я дарю им подарки. Сари матери, техасскую шляпу — отцу. Теперь они — дети. Мы пьем чай, а вечером они выходят за порог, помахать мне на прощанье.
«Какой чудный самолет, — говорит мать. — У тебя с ним много хлопот?»
Я завожу двигатель, и соседи изумленно стоят в дверях, пока самолет набирает скорость, разбегаясь по нашей тихой улице. За мгновенье до того, как его нос пробьет окно с апостолами в нашей церквушке, я взлетаю, подымаясь все выше, выше, и исчезая в облаках.
© Дженет Уинтерсон
Журнал «Англия» № 124, 1992