Арбузов был страшен. Именно потому, что говорил спокойно и тихо. Но Вектор видел, как из-за очков яростно сверкают его глаза. И все-таки, он осмелился еще раз спросить:
– Но тогда зачем мне нужно лишать себя всех этих химер, если я их так люблю?
– Потому что химеры не дают тебе познать Истину, почувствовать великую Любовь и ощутить настоящую Радость. Всё – абсолютно всё, к чему ты здесь привык, всё что любишь и всех, кто любит тебя здесь – тебе предложат отдать взамен за ключ к двери, за которой скрыто то, чего ты не знаешь. Ты должен заплатить всем, что тебе ценно, за неизвестность. Я этого не смог.
Он снял очки и резко вытер рукавом потрепанной рубахи глаза. Потом надел их снова и, обойдя стол, подошел к стене, к которой был прислонен транспарант. Он оглянулся на Вектора, и его лицо исказила какая-то жуткая гримаса. Вектор встал с табурета и только тогда понял, что Арбузов улыбается.
– Кто ты? – вдруг громко спросил Арбузов.
– Я? – Вектор растерялся окончательно. – Я Вектор.
– Эректор ты, а не Вектор, – зло засмеялся Арбузов. – Вот кто ты есть сейчас.
И с этими словами он переставил транспарант в сторону, открыв то, что он на самом деле скрывал. Вектор пошатнулся от неожиданности.
На стене висело большое зеркало, по-видимому, бывшее когда-то частью стоявшего в комнате шкафа. Но зеркалом его можно было назвать с большей натяжкой. Оно все было покрыто мелкой россыпью трещинок и на нем нельзя было найти ни одного квадратного сантиметра целого стеклышка. Как это было сделано, Вектор не понял, но это занимало его меньше всего. В этом зеркале он видел себя, вернее, нечто, неуловимым образом похожее на него, поскольку каждый микроскопический осколок отражал какую-то его часть – такую же микроскопическую, в целом создавая жуткое месиво, завораживающее и пугающее. Обалдевший взгляд Вектора метался по этой фантастической картине, на мгновение выхватывая из общей какофонии какую-то знакомую частичку себя: вот мелькнула кисть руки, раздробленная в светлое осколочное пятно, вот блеснули очки футуристическим абрисом, вот проявилось и тут же исчезло что-то знакомое, но совершенно не поддающееся идентификации.
– Это и есть ты – здесь и сейчас, – торжественно грохотал Арбузов, возвращаясь к своему табурету. – Вот твои одежды, в которые тебя нарядили, и которые ты сам себе выбрал. А вот, кто ты есть на самом деле.
И с этими словами Арбузов схватил со стола пустую бутылку и изо всех сил швырнул через всю комнату в чудовище, мерцавшее в зеркале. Вектор вздрогнул. Миллионом искр стекло обрушилось вниз и там, где только что переливался невероятный портрет Вектора, застыл серый бесстрастный прямоугольник. Это было страшно. Вектор сорвался с места, схватил в охапку свое пальто с распухшим от бутылки карманом и шапку, и бросился к двери. Ему вдогонку несся опустошающий хохот Арбузова.
Опомнился Вектор только на морозе, возле черной пасти подъезда. Отдышавшись в клубах пара, он надел на себя пальто и шапку, и тут только вспомнил, что в уборной квартиры Арбузова осталась Книга.
Из содержимого желтого пакета
Газета «Либерасьон», перевод, написанный от руки на обрывке листа из школьной тетради:
«Таинственный случай произошел в знаменитом Лувре, где в рамках дней Британского национального музея проходила выставка, включающая некоторую часть коллекции Фаберже.
Прибывшие по тревоге полисмены были встречены перепуганным насмерть грабителем, бросившимся к ним, как к своим спасителям. Незадачливый воришка сообщил, что намеревался похитить одно из пасхальных яиц Фаберже и как только оказался в зале, прямо из стены вышел какой-то человек, взял яйцо и вместе с ним снова скрылся в стене. Грабитель был так напуган, что был очень рад появлению стражей порядка. Полиция зафиксировала факт исчезновения ценного экспоната, осмотрела все стены в комнате, но не обнаружила в них ни тайных ходов, ни какого-либо тайника, где можно было спрятать яйцо. Вора отправили в участок, а на месте происшествия остался один из полицейских. Дожидаясь утра, он побродил по ближайшим залам, а когда снова зашел в комнату, где было совершено ограбление, пропавшее яйцо Фаберже стояло на прежнем месте, как ни в чем не бывало»