Он уже забыл, где был только что. Он забыл свою однокомнатную камеру в два окна и зеркало, в которое он никогда терпеть не мог смотреться. Он хотел его пропить, но, когда вытаскивал из двери шкафа, уронил, и оно треснуло. Тогда он повесил его на пустую стену и загородил куском транспаранта, с незапамятных времен пылившегося за шкафом. Каждый день он отставлял его в сторону и кончиком своего старого армейского ножа – острым и тонким как шило – продавливал в стекле очередную трещинку. Так он ослепил свидетеля своего поражения, но предательское зеркало превратилось в чудовищный портрет того, кто в него смотрелся – самого Арбузова. Но теперь он забыл и его.
Чернота начала редеть. Она стала будто бы не сплошной, как до этого, а какой-то волокнистой и к тому же струящейся, и он продолжал в ней тонуть.
Он уже не помнил, что когда-то был Арбузовым и что у него было нечто, называемое телом, которое он таскал по бетонному загону. Он уже не помнил, что был так привязан к этому загону и к другим, таким же, как он, обладателям тел, на которых, к тому же, было навешано какое-то невообразимое тряпье. И кто-то в этом бараке делал все возможное, чтобы это тряпье отличалось от всякого другого, и старался занять в бараке самое выгодное место – там, где тело чувствовало бы себя комфортней и уютнее, и чтобы другие обладатели тел непременно видели это и втайне хотели занять его положение. И если бы тому, кто совсем недавно ощущал себя Арбузовым, хотя бы на миг удалось уяснить эту жуткую правду, то его гаснущее сознание пронзила бы боль и обида за то, что он не смог по своей воле отказаться от всей этой тщеты, лицемерия и несусветной глупости. Но он уже был не в состоянии это постичь – все то, что оставалось в оставленном им (пусть и на время) бараке, было сейчас просто соринкой в глазу. Правда, теперь он понятия не имел ни о каких глазах, которых у него уже не было и понятие «смотреть» оставалось лишь никчемным звуком, оставленном далеко-далеко и теперь вообще не нужно было ничего ничем называть, ибо все вокруг и было ничем.
И сейчас это ничто настолько побледнело, что и чернилами уже не являлось, необратимо уступая место другому цвету – белому. И именно этот цвет (тот, кто был когда-то Арбузовым, знал это хорошо и знал теперь, пожалуй, только это) и было ВСЕМ, и именно из него и состояли и исчезнувшие чернила, и то, что он помнил когда-то как свой барак-загон, и то, в чем существовал в этом бараке – тело. И теперь эта белизна была уже повсюду, и того, кто когда-то называл себя Арбузовым, тоже не было, потому что он стал частью этой белизны, как капля воды, упавшая в молоко.
Родители уехали в Крым и Вектор жил один.
Он вернулся из своей библиотеки, поужинал и, придвинув к шкафу стул, взобрался на него, чтобы достать из потайного места желтый пакет: нужно было просмотреть кое-какие заметки и сравнить с теми, что ему удалось добыть на этой неделе в одном болгарском журнальчике.
Аккуратно переложив в сторону лежащие на шкафу пыльные рулоны с обоями, он подтянул к себе полиэтиленовый пакет с изображением олимпийского медведя, и достал из него свое сокровище. Зажав его под мышкой, Вектор уже хотел слезть со стула, как вдруг раздался звонок, висящий сразу около двери в его комнату. Вектор вздрогнул от неожиданности, и желтый пакет выскользнул из-под руки. Он шлепнулся на пол, лопнул по краям, и из него брызнули вырезки. Вектор выругался, поспешно слез со стула и торопливо пошарил по комнате взглядом, болезненно щуря глаза под линзами очков. Заметив чемодан, который, по причине ветхости, родители решили с собой не брать, он схватил его, поспешно побросал туда ворох бумажек из желтого пакета и сунул туда же сам пакет. Захлопнув крышку чемодана, он задвинул его под кровать и побежал в коридор узнать, кого это могло принести.
За дверью на площадке стояла молодая женщина в простом легком платье старомодного, как почему-то показалось Вектору, крое. Она внимательно смотрела на него из-под рассыпавшихся по лицу длинных волос.
– Вам кого? – спросил Вектор.
– Ты – Вектор, – сказала женщина не то утверждая, не то спрашивая, указав на него пальцем.
– Да, – удивился Вектор. Глаза женщины показались ему знакомыми, но вспомнить ее он не смог. – Проходите.
Вектор проводил незнакомку в свою комнату, закрыл дверь и вопросительно обернулся к ней.