Объяснять Генри что-либо наотрез отказался и перевел разговор на тему раздачи долгов. Когда очередь дошла до мастера Уильяма, Генри протянул ему закопченный в пламени свечи шиллинг.
— Простите, сэр, монетка несколько испачкалась, но подлинной быть не перестала.
Генри, скрывая волнение, выжидательно уставился на мастера. Тот ухмыльнулся, но ответил правильно:
— У тебя все монеты грязные, или все-таки найдешь ей замену?
— Нет, только этой не повезло. Вот другая.
Генри протянул новенький шиллинг.
Уильям Шекспир взял монету и, сделав знак следовать за ним, пошел в свой кабинет.
Оставалось самое рискованное место в плане Генри. Он еще во время суда в Хэмптон-Корте обратил внимание на некоторое огорчение на лице Роберта Сесила, когда тот говорил, что свидетель обвинения в содомии умер «не далее, чем позавчера». И одновременно с этим Томас Уолсингем выглядел совершенно удовлетворенным этим фактом, как будто он в таком исходе ни секунды не сомневался. Связать все в одну непротиворечивую версию особого труда не составило, и первую проверку версия уже прошла. Шекспир действительно оказался человеком Уолсингема. Оставалось самое рискованное — получить у него полное признание вины.
Войдя в офис, мастер Уильям предложил Генри сесть за стол, а сам вытащил из бара бутылку.
— Что угодно сэру Томасу от меня? — поинтересовался мастер, распечатывая бутылку и разливая вино по бокалам.
Генри принял сосуд из рук мастера, посмотрел вино на просвет и несколько задумчиво произнес:
— Мне нужна та приправа к вину, которая навсегда завязывает длинные языки. Вы же не потратили её всю?
Шекспир отпил глоток вина и уставился на Генри.
— А ты повзрослел, мальчик. А ещё больше обнаглел. Неужели я поверю, что ему вдруг понадобился именно мой флакон. У него свои, надежные источники. Говори прямо, что тебе нужно.
Генри поморщился из-за такой проницательности мастера. Но уж коли тот сам предлагает быть откровенным, то почему бы и нет?
— Расскажите мне, как именно яд попал в склянку, если вы к ней не прикасались после того, как в неё было налито вино?
Шекспир усмехнулся и сделал ещё один глоток.
— Мальчик, — невесело улыбнулся он, — Отравлено было не вино, а вода, которой оно было разбавлено. Это же элементарно!
Смущение и растерянность Рэя позабавили Шекспира, но он тут же сменил тон и произнес:
— Мне искренне жаль твоего деда. Я бы сразу после спектакля изъял у него эту злополучную склянку, если бы не смерть Саттона и появление стражи. То, что случилось на сцене, для меня было полной неожиданностью. Не держи на меня зла, мальчик.
Генри помолчал, глядя на искреннее сожаление, что проступило на лице мастера. Его расследование было завершено, он узнал, и кто является убийцей, и кто — орудием убийства. Но справедливого суда мог требовать только у неба. Дед стал невольной жертвой, случайно попавшей в жернова большой политики, чудо, что сам Генри избежал такой участи. Рэй молча встал, коротко поклонился своему бывшему мастеру и направился к выходу.
— Ты куда сейчас? — прозвучал за спиной вопрос Шекспира.
Уже взявшись за ручку двери, Генри обернулся и ответил:
— Куда пошлют. Но, мастер, я думаю, что время от времени мы будем видеться.
И добавил с ехидцей в голосе:
— Вы же не перестанете писать пьесы?
Затем Генри покинул офис, оставив переваривать свои слова Шекспира, а позже, коротко попрощавшись с друзьями, и театр, направив свои стопы по новому жизненному пути.
Эпилог
Легкая дымка скрыла берега. Корабль, поскрипывая стареньким корпусом, хлопнул отсыревшими от утренней росы парусами на смене галса.
Прямо по носу вставал багровый диск солнца, и суденышко, казалось, плыло по длинной ковровой дорожке, проложенной прямо к светилу. На корме, спиной к солнцу и лицом к исчезающим берегам Англии, стояли двое. Один из них нарушил молчание:
— Ну так как же я все-таки умер, расскажи.
— Довольно нелепо, сударь. Вас якобы убил ударом кинжала прямо в глаз некий Инграм Фризер. Все это случилось в таверне после попойки в ночь с тридцатого мая на первое июня. В тот же день тело покойного было поспешно предано земле. — Рассказчик ухмыльнулся и продолжил уже менее трагичным голосом: — А то оно уже пованивать начинало. Труп-то подходящий уже сутки в том же кабаке лежал. Ждал, когда я приеду и отдам ему вашу внешность, сэр. А после этого я сразу же направился сюда, к вам на корабль.