– Теперь все? – потянулся Мейсон, зевнув. – Вы чуть не усыпили меня.
– Но теперь вам ясно, она была у меня, я самолично сделал ей укол, после чего она проспала полсуток.
– Закончили? – спросил Мейсон.
– Да.
– Прелестно. Теперь начнем перепроверку.
– Пожалуйста.
– Значит, вы отправились в горный домик защищать свою пациентку от нежелательных эмоций и расстройств?
– В основном так. Как всякий профан, вы вольно обращаетесь с терминологией, но суть дела уловили.
– О’кей. И обнаружили Милисент только в Конвейле?
– Да.
– Когда?
– Э… дайте сообразить. Люди не смотрят поминутно на часы, как полагают юристы, которым подавай время по минутам.
– Чувство времени свойственно всем людям. Утро, день, вечер.
– Ну, это было после шести вечера, ближе к семи.
– Или в семь?
– Спорить не буду, не знаю.
– Но не раньше шести?
– Вряд ли.
– Как вы узнали, что Милисент отправилась в домик?
– Не могу об этом говорить, это было бы неэтично.
– По отношению к кому?
– Зачем вы спрашиваете? Есть этика.
– Понятие растяжимое… От кого-нибудь из своих пациентов получили эти сведения?
Доктор задумался, на мгновение глаза его блеснули.
– Да, от пациента, его я не назову.
– Бог с ним. И вы сообразили, что миссис Хардисти что-то угрожает?
– Нужно говорить точнее. О какой угрозе вы думаете?
– Я думаю, вы решили, что вашей пациентке вредно быть в домике.
– Можно и так сказать.
Мейсон располагающе улыбнулся:
– Тогда скажите, за каким чертом вы увезли ее обратно в домик, найдя в Конвейле.
Доктор долго моргал.
– Я этого не говорил!
– Нет, конечно. Это говорю я.
– Сомневаюсь, что к таким выводам можно прийти на основании сказанного…
– А я почти не слушал, что вы тут мне вдалбливали. Протекторы вашей машины, эти новенькие покрышки, отпечатавшиеся у горного домика, красноречивее вас.
– Нельзя доказать, чья была машина, вы ее не видели.
Мейсон устало потянулся.
– Так вы возили в домик Милисент или не возили?
– Я не обязан отвечать.
– Вы даже не обязаны со мной говорить, но полиция спросит то же самое, и уж ей-то вы ответите.
– Полиции не будет до меня никакого дела.
– Шанс на тысячу.
– Посмотрим.
– Пока мы видим одно: почему-то вы не желаете отвечать. А молчание говорит против вас.
– Хватит!
– Пожалуй, хватит. Выводов у меня больше чем достаточно, благодарю вас.
Доктор нервно поглаживал подбородок. Рука его подрагивала.
– Вы правы. Я возил туда Милисент. Но это один из пунктов врачебной программы, которую я выработал для нее. И мне думается, если я заявлю об этом, ни один полицейский чиновник не сумеет понять, в чем именно состояла моя система, почему я поступил так, а не иначе.
– Сильно сомневаюсь, чтобы ваши медицинские полномочия были столь велики… Но пока остановимся на вашей версии. Вы ведь домашний врач Блейнов?
– Да.
– И как таковой делаете подобное заявление?
– Разумеется.
– И давно вы любите Милисент Блейн?
Доктор оторопело выпучил глаза.
– Мне думается, всему есть предел, – пробормотал он. – Предполагать такое…
– Но ведь вы ее любите?
– Это вас не касается.
– Ошибаетесь. Это крайне важно, доктор… Ошибаетесь, да. Вы отработали историю, которая может показаться правдоподобной в том случае, если вы только врач. Если же с ролью врача переплетается роль любовника, доказывать свой медицинский авторитет затруднительно.
– Не вам решать, – с достоинством произнес доктор.
– Ол райт. Давайте попробуем разобрать вашу историю. Вы сделали миссис Хардисти укол, после которого она сразу уснула.
– Да.
– Через сколько времени снотворное начинает действовать?
– Минут через десять.
– В доме вас не видели?
– Я сделал ей укол в машине.
– Как врач или как любовник?
– Мистер Мейсон, буду крайне признателен…
– Вы можете не отвечать, но зачем так кипятиться?
– Потому что вопрос оскорбителен! Только поэтому!
– Ладно. Сколько вы практикуете?
– Свыше двадцати лет.
– За эти годы случалось ли вам при подобных обстоятельствах делать уколы своим пациентам?
– Что вы имеете в виду?