— Глицерину на пятнадцать копеек, — ответил Сергей.
Келлер достал с полки маленький пузырек в желтом гофрированном колпачке. Сергей уплатил деньги, сунул пузырек в карман и вышел из аптеки. На углу у церкви его уже дожидался Саня. Они перемигнулись, и Саня, выждав несколько минут, тоже отправился в аптеку.
— Что вам угодно? На сколько? — спросил его аптекарь.
— Глицерину на пятнадцать копеек.
Так Сергей и Саня стали ходить за глицерином ежедневно.
Через неделю в углу амбара, под ворохом сена и старым войлоком, было припрятано порядочное количество пузырьков.
Но Сергею все казалось, что глицерина будет мало. Он предложил Сане ходить в аптеку и по вечерам, когда Келлера сменяет его помощник, маленький лысый человечек, про которого в городе говорили, что он не прочь выпить, водит дружбу с городовыми и много врет.
Помощник провизора никогда не расставался с белым халатом. Даже на рынок за морковью он ходил в халате для того, чтобы его все принимали за доктора и ученого человека.
В первый же вечер, когда Сергей явился в аптеку и спросил на пятнадцать копеек глицерину, помощник провизора ухмыльнулся и подмигнул:
— Вам для чего же глицеринчик, молодой человек? Для смягчения лица? Барышням хотите понравиться?
— Нет, я глицерин внутрь принимаю, чтобы голос нежней стал, — ответил, не смутившись, Сергей.
Помощник провизора достал из шкафа пузырек с глицерином и молча подал его Сергею.
ТАЙНАЯ ТИПОГРАФИЯ
Наконец противень был готов. Сергей и Саня пошли за ним в кузницу под вечер, чтобы вернуться домой, когда стемнеет.
Но они давно успели и лист получить и поговорить с кузнецом, а все еще не темнело.
— Пойдем в канаве посидим, — сказал Саня.
Они забрались в придорожную канаву, заросшую ромашкой, полынью, лопухами, и сидели там, пока на небе не появились первые звезды. Теперь уж можно было нести противень по улице, не опасаясь, что из первой же калитки выглянет какая-нибудь тетка или бабка и крикнет на всю улицу:
— Кому новый противень несете, ребята, — Устинье Степановне или Меланье Авдеевне?
Но все обошлось благополучно. Никого не встретив, приятели прошли по темным улицам и пронесли противень в амбар.
А ночью, когда все в доме заснули, они вышли во двор и стали осторожно рыть за баней яму, чтобы закопать лист.
Один копал, а другой прислушивался, не идет ли кто мимо. Но на дворе было тихо, только изредка где-то в конце Полстоваловской лаяла собака да бабушкин приятель, ночной караульщик Владимир Иванович, обходя свой участок, лениво стучал в колотушку.
Когда лист был зарыт, землю затоптали.
На другой день Сергей и Саня побежали к ссыльным за текстом для листовки.
Братья Спруде были в это время на огороде. Засучив рукава, Христофор окучивал картошку, а Франц сидел на корточках и пропалывал грядку с огурцами.
Тут же стояла старушка Анна Павловна, квартирная хозяйка ссыльных, и рассуждала о всяких огородных делах.
Сергей и Саня дождались, пока она не убралась восвояси, и только тогда окликнули Христофора.
Он вышел к ним, отряхивая с ладоней землю, и повел в дом.
— У нас все готово, — сказал Сергей негромко. — Мы к вам за текстом.
Спруде удивился:
— Уже готово? Это очень здорово!
Он ушел в другую комнату и через несколько минут вынес им статью из газеты «Искра». Она была подчеркнута красным карандашом. Эту статью они должны были переписать печатными буквами и размножить на гектографе.
Писать печатными буквами нужно было для того, чтобы жандармы не могли узнать по почерку, кто писал.
— А дома у вас про это дело знают? — спросил Христофор Спруде, внимательно поглядев на обоих товарищей.
Сергей улыбнулся:
— Не беспокойтесь, Христофор Иванович, — кроме нас двоих, никто не знает.
— Хорошо! Тогда начинайте. Только писать надо очень ясно и разборчиво, чтобы и такой человек прочитал, который еле-еле буквы знает.
— Это Сергей сумеет! Он чертежник, — сказал Саня.
— Так, — кивнул головой Спруде. — А сумеете ли вы еще одно дело сделать?
Сергей и Саня насторожились.
— Дело это очень серьезное. Тут требуются хладнокровие и осторожность. Послезавтра, в ночь под субботу, надо разбросать листовки на базарной площади и на Малмыжском тракте. Понятно?
— Понятно. Сделаем!
В этот же вечер в низком старом амбаре началась бесшумная торопливая работа.
Закрыв дверь амбара на засов, Сергей и Саня разложили перед собой тонкие, прозрачные листы «Искры» и начали переписывать статью, подчеркнутую красным карандашом.
На столе, потрескивая, горела свеча. Большие желтые капли медленно сползали на старый медный подсвечник. Тени от двух склонившихся голов шевелились и покачивались на бревенчатом потолке и стенах.
Всю ночь до рассвета мальчики старательно переписывали статью. Петухи уже начали петь третий раз, когда Сергей дописал последнюю строчку. В щели амбара проникало солнце, где-то за огородом играл на рожке пастух, хозяйки выгоняли на улицу мычащих коров.
Товарищи спрятали «Искру» и переписанный лист в угол, под сено и войлок, а сами легли спать.
Но разве после такой работы уснешь?..
Сергей и Саня долго ворочались с боку на бок, а потом, не сговариваясь, стали одеваться.
— На Уржумку, что ли?
— А то куда же!
Первая лодка, которая отчалила в это летнее утро от низкого песчаного берега и пошла на ту сторону, к дымящимся от росы заливным лугам, была «Искра».
В ней сидели два паренька. Они по очереди работали веслами, пели громко на всю реку песню, и никто бы не догадался, что эти юноши провели всю ночь без сна, переписывая воззвание, которое кончалось словами:
«Долой самодержавие! Да здравствует революция!»
В следующую ночь товарищи перенесли свою работу в старую баню. На деревянной колченогой лавке разложили они стопку чистой бумаги и здесь же поставили противень с налитой в него желатино-глицериновой массой.
— Ну, начали! — сказал Сергей.
Он засучил рукава рубашки, взял листок с переписанным текстом и осторожно наложил его на глицериновую массу. Но сколько времени нужно держать лист, он не знал. Да и часов у него не было. Он сосчитал до десяти, а потом осторожно потянул листок за край и стал его приподнимать. Синие буквы текста явственно отпечатались на гектографе. Сам же лист бумаги стал жирным и тяжелым. Сергей снял его, скомкал и бросил под лавку.
— Кажется, неплохо получается — можно печатать. Давай бумагу!
Вот тут-то и пошла работа. Секунда — и Сергей уже снял с гектографа первую листовку. Темно-синие жирные буквы казались выпуклыми, и текст легко можно было прочитать.
Сергей отвел руку с листовкой в сторону и полюбовался ею, словно это была не листовка, а какая-нибудь замечательная картина.
— Здорово выходит, а? — каждую минуту повторял Саня, еле успевая подавать чистые листы.
У Сергея только локти мелькали. Он накладывал листы, прижимал их и снимал, накладывал, прижимал и снимал.
Весь полок, все его пять ступенек, обе старые банные скамейки — все сплошь было застлано только что отпечатанными, чуть влажными листовками.
— Довольно, может быть? — сказал Саня, — Ведь класть уже больше некуда.
— Нет, давай еще! Нужно всю чистую бумагу в дело пустить.
Когда не осталось, наконец, ни одного чистого листка, товарищи принялись за уборку, чтобы скрыть следы своей работы.
Они подобрали с полу обрывки бумаги и осторожно смыли теплой водой с гектографа синие строчки. Потом вынесли гектограф на двор и закопали его на прежнем месте.
Теперь нужно было выполнить последнее, самое важное поручение ссыльных: разбросать прокламации по городу.