— Я вижу это, идиот! — повторил полковник Бишоп раздраженно. — Так же как вижу и кого именно ты лечишь. Кто тебе это позволил?
— Полковник Бишоп, я — врач и выполняю свои обязанности.
— Свои обязанности? — иронически спросил Бишоп. — Если бы ты о них помнил, то не попал бы на Барбадос.
— Вот поэтому-то я здесь и оказался.
— Хватит болтать, мне уже известны твои лживые россказни! — Он приходил все в большее бешенство, видя, что Блад спокойно продолжает заниматься своим делом. — Прекратишь ли ты свою возню с этим мерзавцем, когда с тобой говорит хозяин?!
Блад оторвался на секунду и взглянул на полковника.
— Этот человек мучается, — коротко ответил он и снова наклонился над раненым.
— Очень рад, что эта проклятая собака мучается. Но с тобой я поговорю по-иному. Я тебя заставлю слушаться! — вскричал полковник и поднял свою длинную бамбуковую трость, чтобы ударить Блада.
Но доктор быстро заговорил, стремясь предотвратить удар:
— Кем бы я ни был, но непослушным меня назвать нельзя. Я выполняю распоряжение господина губернатора.
Полковник остолбенел; желтое лицо его побагровело, а рот широко раскрылся.
— Губернатора… — повторил он и, опустив трость, быстро зашагал в другой конец сарая, где стоял губернатор.
Блад довольно усмехнулся. Его свирепому хозяину не удалось выместить на нем свой гнев.
Испанец приглушенным голосом спросил доктора, что случилось. Блад молчаливо покачал головой и, напрягая слух, пытался уловить, о чем говорят Стид и Бишоп. Полковник, массивная фигура которого высилась над маленьким, сморщенным, разодетым губернатором, бушевал и неистовствовал.
Однако маленького щеголя не так-то легко было запугать. Его превосходительство понимал, что его поддерживает общественное мнение, а таких лиц, которые разделяли бы жестокие взгляды полковника Бишопа, было сравнительно немного. Кроме того, его превосходительство считал нужным отвести посягательства на свои права. Да, действительно, он распорядился, чтобы Блад занимался ранеными испанцами, его распоряжения должны выполняться, и вообще больше не о чем разговаривать.
Но полковник Бишоп считал, что разговаривать есть о чем. И он, кипя от бешенства, громко высказал свое непристойное мнение по поводу раненых врагов.
— Вы разговариваете, как настоящий испанец, полковник, — сказал губернатор, чем нанес жестокую рану тщеславию полковника.
В ярости, не поддающейся описанию, Бишоп выбежал из сарая.
На следующий день высокопоставленные дамы Бриджтауна — жены и дочери богатых плантаторов и купцов — явились на пристань с подарками для раненых моряков.
Питер Блад был на своем месте, оказывая помощь испанцам. Никто по-прежнему не обращал на них внимания. Общественное мнение как бы поддерживало Бишопа, а не губернатора. Все подарки шли только морякам команды «Прайд оф Девон», и Питеру Бладу это казалось естественным, но, к своему удивлению, он увидел вдруг, что какая-то дама положила несколько бананов и пучок сочного сахарного тростника на плащ, служивший одному из его пациентов одеялом. Даму, изящно одетую в бледно-лиловый шелк, сопровождал негр, тащивший большую корзину.
Питер Блад, без камзола, в одной рубашке с засученными до локтей рукавами и с кровавой тряпкой в руке, пристально глядел на эту даму. Словно почувствовав его взгляд, она обернулась. Блад увидел улыбку на губах Арабеллы Бишоп.
— Этот раненый — испанец, — сказал он, словно пытаясь исправить возможное недоразумение, и в голосе его едва заметно прозвучала нотка злой иронии.
Улыбка сошла с лица Арабеллы. Ее брови нахмурились, лицо приняло надменное выражение.
— Я знаю, — сказала она. — Но он, кажется, тоже человек.
Ответ, в котором содержался явный упрек по адресу Блада, поразил его.
— Ваш дядя придерживается иного мнения, — заметил он, придя в себя. — Полковник Бишоп считает этих раненых паразитами, которых лечить незачем.
Она почувствовала насмешку в его голосе и, пристально глядя на него, спросила:
— Зачем вы мне об этом говорите?
— Хочу предупредить вас, чтобы вы не навлекли на себя неудовольствие полковника. Я не имел бы возможности перевязывать их раны, если бы он и здесь мог проявить свою власть.
— И вы, конечно, полагаете, что я обязана думать так же, как и мой дядя? — В ее голосе прозвучала какая-то враждебность, а в карих глазах сверкнула злая искорка.
— Даже в мыслях я не могу быть грубым с женщиной, — сказал он. — Но если полковник узнает, что вы раздаете подарки испанцам… — Он запнулся, не зная, как закончить свою мысль.