— Давай работай! — Солдат с карабином в руках остановился рядом с Мышонком.
— Сейчас, только отдохну минутку. Я…
Не дожидаясь продолжения, солдат пнул его по щиколотке — не настолько сильно, чтобы сбить с ног, но достаточно чувствительно. Мышонок поморщился, но, отведя взгляд в сторону, заметил, что его приятель — человек, скрывавший свое подлинное имя за кличкой Зеленоглазый — прекратил работу и, стоя поодаль, наблюдал за происходящим.
— А ну, работай давай, тебе говорят! — приказал солдат, ему было наплевать на то, что Мышонок — немец, такой же, как он сам.
— Хорошо-хорошо. — Мышонок снова взялся за топор и, прихрамывая, заковылял среди деревьев, углубляясь в лес.
Солдат шел за ним по пятам, только и выжидая, не подвернется ли еще какой удобный случай пнуть этого маленького беззащитного человечка. Сосновые иголки царапали лицо Мышонку, а для того, чтобы добраться до ствола очередного дерева, ему пришлось руками раздвигать в стороны колючие ветви.
И вот, избавившись от очередной ветки, он прямо перед глазами увидел чьи-то серые, иссохшие босые ступни.
Мышонок взглянул вверх и обомлел. Душа у него ушла в пятки.
На ветке висел мертвец. На сломанной шее была туго затянута веревочная петля, руки связаны за спиной, а выцветшая и истлевшая одежда по цвету напоминала весеннюю грязь в апрельскую распутицу. Трудно сказать, сколько ему было лет, когда его казнили, хотя, если судить по его волнистым, чуть рыжеватым волосам, он был довольно молод. Глаз и щек у повешенного не было — их выклевали вороны. Висельник превратился в костлявую, иссохшую мумию, с шеи которой на куске проволоки свисала табличка с выгоревшей на солнце надписью: «Я ДЕЗЕРТИРОВАЛ ИЗ ЧАСТИ». И под ней виднелась еле различимая торопливая приписка, нацарапанная черным карандашом: «И отправился домой ко всем чертям».
Рядом кто-то захрипел, словно ему не хватало воздуха. И только мгновение спустя Мышонок сообразил, что это хрипел он сам, это у него перехватило горло, когда внезапно почудилось, что вокруг его шеи затягивается петля виселицы.
— Что рот разинул?! Нечего тут пялиться. Пойди сними его.
Вздрогнув, Мышонок испуганно обернулся.
— Кто? Я? Нет… нет… я… я не могу… пожалуйста…
— Ну, недомерок ты эдакий, я кому сказал?! А ну давай! Хоть какая-то польза от тебя будет.
— Умоляю вас, не надо… я не могу… мне станет плохо…
Солдату не терпелось дать Мышонку нового пинка.
— Если я приказал тебе, ты сейчас же пойдешь и снимешь его. Я не намерен дважды отдавать один и тот же приказ. Понятно, ты, маленький…
Неожиданно чья-то сильная рука оттолкнула его в сторону. Солдат споткнулся о сосновый пенек и, не сумев удержать равновесия, повалился на землю. Ни слова не говоря, Майкл ухватил труп за щиколотки и что было силы рванул вниз. Гнилая веревка треснула, и по счастливой случайности это произошло прежде, чем у мертвеца отлетела голова. Майкл рванул снова, и веревка оборвалась. Покойник упал и лежал на земле у ног Мышонка, словно большой лоскут глянцевой кожи.
— Мать твою! — Солдат вскочил на ноги, лицо его пылало. Одним движением сняв карабин с предохранителя, он ткнул дулом в грудь Майклу. Указательный палец — на спусковом крючке.
Майкл, стоял не шелохнувшись, глядя ему в глаза — это были глаза обиженного ребенка.
— Побереги патроны для русских, — сказал он наконец, выговаривая слова с таким баварским акцентом, на какой только был способен, так как по новым документам он значился свиноводом из Баварии.
Солдат прищурился, но пальца со спускового крючка не убрал.
— Маннерхайм! — взревел лейтенант, гигантскими шагами направляясь в их сторону. — Опусти пушку, придурок чертов! Это же немцы, а не славяне!
Солдат повиновался. Он поставил свой карабин на предохранитель и стоял, не отрывая глаз от Майкла. Лейтенант встал между ними.
— Последи лучше вон за теми, — приказал он Маннерхайму, указывая на другую группу заключенных. Маннерхайм поплелся прочь, и тогда румяный лейтенант с пухлыми, круглыми щечками, напоминавшими запеченные в тесте яблоки, переключил свое внимание на Майкла. — Нечего тут руки распускать, понял? Я бы запросто мог позволить ему пристрелить себя, и мне за это ничего не было бы.
— Но ведь мы не враги, мы по одну сторону, — напомнил ему Майкл, в упор глядя на собеседника.