Со временем все данные ему природой чувства обострились. Во всяком случае, такого понятия, как темнота, для него больше не существовало; даже самая темная ночь была лишь серыми сумерками, а звери и люди виделись на этом фоне жутковатыми голубыми силуэтами. Когда ему удавалось как следует сосредоточиться, не отвлекаясь на посторонние звуки, он мог с закрытыми глазами отыскать в пределах стен белого дворца любого из стаи лишь по стуку их сердец: сердце Алекши, например, билось быстро, словно маленький беспокойный барабанчик, а ритм Виктора был неторопливым и размеренным, его сердце стучало, словно хорошо отлаженный, испытанный механизм. Цвета, звуки, запахи — все они теперь казались намного сильнее, ярче, чем раньше. Днем он мог запросто увидеть оленя, бегущего сквозь густые лесные заросли на расстоянии в добрую сотню ярдов. Михаил на собственном опыте познал, как важно быть быстрым и ловким; он с легкостью ловил крыс, белок и зайцев, которые становились частью общей добычи, но вот охота за чем-нибудь более крупным не удавалась ему никак. Часто он просыпался посреди ночи и обнаруживал, что рука или нога вдруг начинает обрастать темной шерстью, принимая очертания волчьей лапы, но мысль о полном превращении все еще вызывала у него панический страх. Физически он был готов к этому, но душа его сопротивлялась. Его всегда удивляла та легкость, с которой другие члены стаи могли переходить из одного мира в другой, как будто для этого было достаточно одного лишь хотения. Быстрее всех это получалось, конечно же, у Виктора; на то, чтобы полностью закончить превращение и оказаться в обличье зверя — большого серого волка, — у него уходило меньше сорока секунд. Вторым по ловкости был Никита; ему на это требовалось немногим более сорока пяти секунд. У Алекши был самый красивый мех, а у Франко — самый громкий голос. Павла была самой застенчивой, зато Ренату можно было назвать самой жалостливой из всей стаи. Иногда она давала уйти от себя какой-нибудь маленькой беззащитной зверушке, даже если на погоню были потрачены все ее силы и она валилась с ног от усталости. Виктор бранил ее за эту блажь, а Франко просто угрюмо молчал и недовольно хмурился, но она все равно всякий раз поступала по-своему.
После разорения Сада негодующий Виктор вместе с Никитой и Франко отправились на поиски логова волка-берсеркера, которые, увы, и на этот раз ни к чему не привели. За прошедшие с того дня три года берсеркер еще не раз объявлялся в тех местах, и однажды ночью стая даже услышала его: это был низкий, хриплый вой, и по тому, как вдруг он доносился то с одной, то с другой стороны, можно было судить, как быстро берсеркер переходит с места на место. Это был вызов на бой, который Виктор решительно отклонил: он был уверен, что это еще одна хитроумная ловушка, подстроенная берсеркером. Павла уверяла, что однажды она видела берсеркера, и будто бы это произошло в одну из снежных ночей начала ноября, когда они с Никитой гнали оленя. Она рассказывала, что из-за стены снегопада огромный рыжий волчище вышел прямо на нее, и она явно ощутила, что его захлестывает волна неукротимого бешенства, а в глазах у него разгорается пламя ненависти. По словам Павлы, чужак широко разинул пасть и собирался вцепиться ей в горло, но тут из темноты появился Никита, берсеркер бесшумно метнулся в заросли и исчез в ночи. Павла клялась и божилась, что это было с ней на самом деле, но все знали, что она зачастую путала с реальностью ночные кошмары, тем более что сам Никита так и не смог припомнить, видел ли он тогда что-нибудь, кроме валивших с неба снежных хлопьев.
Однажды ночью в середине июля, когда в воздухе кружились не холодные снежинки, а стайки золотистых светлячков, Михаил и Никита молча бежали по ночному лесу. Из-за стоявшей в то лето сильной засухи зверья в лесу порядком поубавилось, стада поредели, и в последнее время охота не ладилась. Виктор приказал им отправиться на ночной промысел, принести хоть что-нибудь из еды, и Михаил изо всех сил старался не отстать от Никиты, прокладывающего путь через чащу и бегущего метрах в шести впереди. Некоторое время спустя Никита сбавил шаг.
— А куда мы идем? — шепотом спросил у него Михаил, оглядываясь по сторонам, стараясь высмотреть в сумраке ночи хоть какого-нибудь зверька. Но все было напрасно, даже белки попрятались, да так, что нельзя было заметить и блеска их черных глаз-бусинок.