И вот мы достигли подножия горы. По знаку девушки снова остановились, и мне надели какую-то обувь, закрепив её на ногах ремешками из кожи или чего-то похожего на кожу. А затем началось восхождение.
Мои спутники точно знали, куда держат путь. Вдоль убогой тропки попадались сложенные из камней пирамидки — ориентиры, чтобы не блуждать.
Тропа закончилась у входа в большую пещеру. Мужчины остались снаружи, девушка вернулась за мной, взяла за руку и провела внутрь. Там находилось тридцать-сорок человек обоих полов.
В глубине, где тень была наиболее густа, на ложе, выстланном той же грубой тканью, что другим служила одеждой, лежал человек. Он был заметно старше остальных, седой, с бородкой чёрной, но пестрящей белыми прядями.
К нему подошла девушка, помогла сесть; завязался разговор. Судя по жестам, речь шла о моей особе. Старик с интересом уставился на меня и произнёс несколько фраз. Конечно же, я не понял ни слова, но сказал, что счастлив с ним познакомиться. Он ещё что-то говорил, возможно на разных языках; я всякий раз отвечал на английском, не испытывая ни малейшей надежды найти понятный для всех нас язык общения.
Он вздохнул и кивнул. Потом выпрямил спину, и я увидел, что грудь у него сплошь забинтована. Движения, по всей видимости, причиняли ему боль. По его просьбе девушка отошла и вернулась с палочкой и опустилась на колени, чтобы разровнять грязный пол возле ложа. Старик жестом велел мне смотреть. Он начертил на земле два кружка и ткнул палкой вверх, давая понять, что подразумевает светила. Этот жест он повторил несколько раз, одновременно свободной рукой стирая с лица воображаемый пот — хотел, чтобы я накрепко связал кружок с солнцем. Затем воздел палец, требуя внимания, и произнёс звук. Я повторял за стариком, пока тот не дал понять, что удовлетворён.
Так я узнал первое слово языка траншей. «Рош» означало солнце.
Изучение траншийского для меня началось с космологии.
Рисуя на земляном полу, старик показал, как планета обращается вокруг солнц, назвал её имя. Я перебил, чтобы спросить, как зовут его самого. Оказалось, Рутан. Девушку звали Айиша, и по жестам я понял, что это его дочь. С выяснением имён остальных я решил не спешить.
Продолжая урок, Рутан нарисовал покидающий планету космический корабль, — во всяком случае, я это принял за корабль. Он начертал ещё несколько не то слов, не то символов — они имели какое-то отношение к летательному аппарату, но их точный смысл остался тогда для меня загадкой.
Я всего лишь пытаюсь уточнить, как проходило моё обучение под руководством Рутана. Дело это было медленное и довольно скучное, и заняло оно немало недель. Уроки бывали долгими, и порой мне казалось, я больше знаний получаю в бытовом общении с остальными жителями пещеры, подхватывая тут слово, там выражение, пусть и не всегда точно понимая смысл. Наставляла меня и Айиша. Ей, как и другим, хотелось, чтобы я выучил побольше слов и обрёл способность свободно беседовать на траншийском.
В пещере хранился внушительный запас сушёных съедобных растений, был тут и приличный источник воды. Люди знали все места в округе, где можно добыть воду и пищу, и я нередко вместе с ними ходил на промысел. Однажды мы прошли несколько миль и добрались до разрушенного корабля. По словам и жестам спутников я понял, что это их аппарат — не повезло с посадкой, и они чудом остались в живых. Тогда-то и покалечило Рутана — не выдержали противоперегрузочные крепления, и его швырнуло на металлическую стойку.
Бо́льшую часть этой истории я узнал от Дара, самого рослого мужчины в племени и, похоже, самого умного после Рутана. Ещё этот дылда отличался добродушием и неисчерпаемым спокойствием, и ему даже лучше, чем старику, удавалось превращать слова и жесты в понятия, которые закреплялись в моём мозгу.
Иногда за моё обучение бралась Айиша, и такими часами я очень дорожил, поскольку мне нравилась эта девушка. Хотя порой она вела себя со мной резковато, и казалось, ей не до меня. Тогда я решил, что она нервничает из-за плохого состояния отцовского здоровья.
Шло время, но мне никак не удавалось притерпеться к ночной стуже и дневной жаре. Зато я не боялся близкой смерти, как в тот день, когда появился в этом мире.
Я узнал, что племя называет его Эон-Миштрил. Вторая часть слова, несомненно, что-то означала, но понять это значение не позволяли мои зачаточные представления о языке. Похоже, племя не считало Эон астероидом. Когда я пытался выяснить, как он расположен по отношению к планете моих спасителей, Рутан принялся увлечённо чертить на земле. Получилось несколько мудрёных рисунков, совершенно непостижимых для меня — возможно, по причине незнакомых условных обозначений, а не из-за сложности концепции как таковой.