Стрелки часов перевалили за одиннадцать вечера, когда Ричи-Грелич вернулся в свою квартиру, по пути перекусив в ирландском пабе. Хоть Грелич и был вегетарианцем, он не воспротивился, когда Ричи заказал себе сэндвич с говяжьей солониной, домашнее жаркое, небольшой салат из зелени и пинту красного «Киллиана».
— Надеюсь, ты не против, — сказал Ричи, впиваясь зубами в сэндвич.
— С чего вдруг? Я тебе продал своё тело. Если нравится портить его паршивой трефной[107] пищей, это твои проблемы.
— Ещё пива?
— Как хочешь.
Вторую пинту Ричи не заказал. Не хотелось бы добираться до душа на четвереньках. И ещё его интересовало, как пройдёт эта ночь. Вчера он был истощён морально и физически. Как-то оно сегодня будет? Словно в первый раз. Он чувствовал себя неуютно, осознавая, что спит с Греличем, даже если и в одном теле. Он вообще сможет уснуть? Ричи надеялся на естественную потребность тела в отдыхе — оно само заснёт, когда в этом возникнет необходимость.
Но чьё это тело? Понимало ли оно когда-нибудь, какому разуму принадлежит? Понимает ли само тело — не Каслмен, не Грелич, само тело, — что теперь оно называется по-другому?
В квартире Грелич принял душ, нашёл комплект пижамы Ричи и переоделся. Не обсуждая это с Ричи, лёг на кровать, выключил лампу, обхватил подушку и уснул.
Ричи лежал в теле совершенно без сна, ему было жуть как неудобно. Он смотрел на блики от проезжающих мимо дома машин.
Он пробовал убежать прочь из бессонной ночи. Он наблюдал игру света и тени на потолке — замысловатые гипнотизирующие узоры. Он чувствовал себя несчастным оттого, что не имеет собственного тела, что не может подняться, пойти на кухню и сделать бутерброд, посмотреть телевизор, сыграть на компьютере. Вместо него Грелич управляет телом, а он, Ричи, пролежит здесь всю ночь, глядя в потолок. Он даже не может подняться, чтобы выпить. Нужно бы поговорить с Греличем на этот счёт, если текущее положение вещей затянется. А он страстно желал, чтобы оно быстрее закончилось. Как он может спать в незнакомом теле, разделяя черепную коробку с человеком, которого он едва знает? У любого на его месте в таких обстоятельствах была бы бессонница. С этой мыслью Ричи и заснул.
Ему приснился сон. Он идёт по длинному тёмному коридору к закрытой двери, из нижней щели которой пробивается яркий свет.
Дверь открывается, Ричи входит.
Маленькая тёмная комнатка, косой потолок. Кажется, чердак. Перед Ричи ровный деревянный стол, на нём горит свеча в оловянном подсвечнике.
В дальнем конце комнаты высокое окно. Ни штор, ни занавески. А за стеклом темнота городской ночи, более густая, чем темнота в комнате.
Вот он на полпути. За столом два человека, смотрят на него. На одном, сидящем справа у самого края стола, пожилом и тощем, тёмные бесформенные одеяния и ермолка на голове, очки в тонкой оправе подняты на лоб. Перед ним на столе развёрнут пергамент, в правой руке заострённое стальное перо.
Второй человек также стар, но крупнее и выглядит добрее. На нём тёмная одежда, чёрная касторовая шляпа и очки в роговой оправе. Через плечи перекинут какой-то платок, длинная белая борода спускается до середины груди. Он посмотрел на Ричи:
— Заходите. Пришло время. Вы принесли катубу?[108]
— У меня есть, равви, — сказал тощий, повернулся к Ричи и продолжил: — Я писарь. По закону полагается приходить сюда со своими принадлежностями и пергаментом. Но кто в наше время чтит закон? Так что у меня для вас подарок — моё перо и пергамент. Не будете ли вы столь любезны одолжить мне их, чтобы я мог составить документ?
— Да, конечно, — ответил Ричи, не понимая, что происходит.
— Вы не еврей, не так ли, господин Каслмен?
— Нет, не еврей, — ответил Ричи.
Раввин даже не одарил его взглядом, но Ричи почувствовал, что это нехорошо с его стороны — не быть евреем. Он сдержал в себе желание тут же за это извиниться.
— Начнём церемонию, — сказал раввин. Он прокашлялся. — Дошло до меня, что желаете расстаться с господином Моисеем Греличем, с которым вы делите один разум. Если это так, пожалуйста, подтвердите это.
— Подтверждаю, — сказал Ричи. — Я желаю отделиться от Моисея Грелича.
Раввин поднял со стола книжицу, раскрыл её и показал Ричи, что тому следует повторять за ним.
— Моисей Грелич продал мне своё тело в мою полную собственность. Медицинская процедура была совершена, но я не получил освобождённое тело. Когда я получил тело, Грелич всё ещё оставался в нём. Несмотря на нарушение соглашения, я позволил ему оставаться в теле, пока он не определится со своей дальнейшей судьбой. Теперь наступило время тело освободить.