И будто мало одной этой неприятности, примерно в ту же пору он заинтересовался теорией хаоса, чьё пагубное влияние не замедлило сказаться на творимых им фантастических мирах. Особенно трудно было с бифуркациями, каковая концепция особо упирала на то, что отклонения от желанной цели заложены в саму природу вещей. Не меньший вред теория причиняла и тем, что требовала уважения к изначальным условиям, которые нельзя планировать заранее. Стартовав из ложной исходной точки и дойдя до точки невозвращения, вы обеспечили себе неудачу. А избежать этой неудачи невозможно, поскольку статистика против вас: очень уж много во времени и пространстве потенциальных точек, с которых вы можете начать движение, и вероятность выбора правильной крайне мала. Любой конкретный момент может стать начальной точкой пути, который приведёт к успеху — но, скорее всего, он приведёт к катастрофе, поскольку на него будут влиять неизвестные факторы, и всё новые непредвиденные обстоятельства будут требовать коррекции курса. Когда вы отдаёте себе отчёт во всём этом, вам и работается тяжелее, и результаты не блещут.
Вот и Шекли не мог похвастать результатами своего труда — а всё из-за того, что понимал: за какое дело ни возьмись, оно, скорее всего, будет неправильно начато и путём бифуркаций придёт к нежелательному финалу. Подобно гомеровской Пенелопе, которая ночью ткала, а днём распускала сотканное, Шекли вечером отвергал то, что успевал сделать за день, — яркие образы, только что восхищавшие его, вдруг становились серыми и скучными.
Однако в этот раз его мог устроить только стопроцентный успех. Дело в том, что у Шекли накопились счета — плоды неосторожности, память о непродуманных решениях и неправильных шагах. Алименты, аренда жилья, отопление, вода, электричество… Уже ревели тревожные сирены, полыхали красные лампы, требуя немедленных мер. Железной поступью приближалась Расплата, эта мрачная громадина, способная одним шевелением пальца вышвырнуть его из квартиры, оставить без сигарет, перекрыть воду, отключить свет… проще говоря, оборвать самоё жизнь.
Но не бывать этому! Есть заказ — и это не просто заказ, а лазейка, которая позволит улизнуть от давно подбирающегося грозного рока. Получится рассказ — издатели захотят ещё, и ещё, и ещё. Нужно всего-то-навсего сочинить сказочку про Портал, про лежащие за ним миры, которых желает душа.
И в тот же вечер, хорошенько запасясь сигаретами, Шекли уселся за компьютер и напечатал начало. Он был совершенно уверен, что это неправильное начало. Но с чего-то ведь нужно начинать.
Оторвавшись от работы, Шекли обнаружил, что находится в незнакомой обстановке. Не в своей дымной комнате, а каком-то офисном здании, просторном, с высоким потолком вестибюле. Ноутбук лежал на коленях. Через главные двери входила и выходила уйма народу, а сверху горела вывеска: «Добро пожаловать в Портал!»
Шекли несколько раз озадаченно моргнул, хотя необходимости в том, пожалуй, не было. Ему тотчас стало ясно, что произошло. Каким-то образом он спроецировался в собственный рассказ. И перед ним тот самый Портал, о котором он собирается писать.
Стать персонажем в литературном произведении, которое ты сам же и сочиняешь, — явление не сказать что обыденное. Но Шекли оно было не в диковинку. Много лет назад он вписал себя в роман «Варианты выбора». В мире букв такое уже тогда не считалось неслыханным, но Шекли почему-то засмущался и вскоре выписал себя обратно. Наверное, какой-то скрытый нарциссизм побудил его покрасоваться в собственном литературном произведении; он зарёкся это повторять, но теперь оно повторяется само — и он не видит смысла противиться. Его появление в «Вариантах выбора» осталось не замеченным читателями, по крайней мере оно никем не комментировалось — за исключением Майка Резника, заявившего, что Шекли следовало так и остаться там, а если выходить, то с двадцатью долларами, которые он задолжал Резнику.
«Возможно, и это нынешнее прегрешение сойдёт мне с рук», — подумал Шекли.
Некоторую тревогу вызывало литературное произведение, за которое он взялся. Получится ли? Само собой, Шекли сделает всё от него зависящее.
Он закрыл ноутбук, подошёл к дверям вестибюля и выглянул наружу. Итак, он находится в городе, судя по виду европейском. Примерно так ему представлялась Прага: головокружительно клонящиеся друг к другу здания, толпы людей в тускло-серой и коричневой одежде, очень похожие на тех, что в вестибюле.