Мы учились теории литературы у таких опытных филологов, как Вячеслав Всеволодович Иванов и Юрий Владимирович Рождественский. А потом появились и руководители нашей практики — Евгений Винокуров и Лев Гинзбург, которые стали вести наше литературное объединение «Фотон» в Институте иностранных языков имени Мориса Тореза.
В. В. Иванов заинтересовал меня исследованием стиха при помощи методов математики, ввел меня в круг учеников академика А. Н. Колмогорова. Слушать Андрея Николаевича было очень увлекательно, но не всегда все было понятно. И здесь произошла осечка — я слишком близко к сердцу принимал живую ткань стиха, чтобы заполнять ее численными рядами. Теоретика кибернетического толка из меня не вышло, однако, точные науки, как мне кажется, подспудно повлияли на мою работу над словом. Экономность и логическая строгость свободного стиха имеют что-то общее с аксиоматическим методом современной математики.
Во всяком случае, я счастлив, что вовремя были найдены и друзья и учителя. Были найдены и привязанности в поэтическом переводе. С юношеской непосредственностью я начал сразу с классики. Райнер Мария Рильке кажется поэтом одиночества, но одиночество этого поэта только его способ выстоять в мире, чтобы выйти к людям будущего. Недаром в его стихах связаны человеческий голос и человеческое сердце со всем пространством. Вещи природы, а еще более вещи, созданные человеческими руками и разумом, оживлены живой водой искусства. Стремление связать сокровенное с откровенным, внутренний мир с внешним — вечный залог взаимопонимания. Отсюда тяга этого сложнейшего поэта к «вдумчивой простоте народа», любовь к «бедным словам». Вечная тяга к бережному извлечению слова из немоты:
От Рильке был естественным шаг более чем на столетие назад, к революционному романтику Фридриху Гёльдерлину, искавшему свой идеал в свободолюбии древних греков. Не признанный своими процветающими старшими современниками Гёте и Шиллером, он в античных строфах искал выхода к высокому и вольному времени. В стихотворении «Мирская молва» он писал:
В сонетах Шамиссо я увидел отголоски шекспировского гнева. Закономерным был переход к современности от этих авторов. Прежде всего к Брехту, родоначальнику прогрессивной немецкой поэзии сегодня, к Бобровскому, острее многих передавшему военную и послевоенную думу обманутого поколения.
Человек и его жизнь — цель искусства, что точно выражено в строках поэта из ГДР Хайнца Чеховского:
Что касается взаимоотношения перевода, осознания национальной традиции и собственных опытов, то мне представляется, что все поэты на всех языках пишут одну огромную поэму. Без работы над переводами не было бы многих моих стихов, как не было бы их и без знакомства личного со многими поэтами других языков, ставших мне близкими. И я благодарен им — добрым моим друзьям.
Однажды в Москве я рассказал Хайнцу Калау, приехавшему во главе делегации молодых поэтов ГДР, об одном способе думать, лежа на сибирской земле (это было воспоминание детства), чувствуя за спиной всю нашу землю. Через несколько лет он опубликовал стихотворение под названием «Метод Славы». Кончается оно так: