Вокруг Дворцовой площади кружится
Надежда наша, Вера и Любовь.
* * *
ПОСЛЕДНИЙ ОБЛИК ТВОЙ ЗАПЕЧАТЛЕЛ
ХОЛОДНЫЙ МРАМОР.
Я СМОТРЮ, БЛЕДНЕЯ,
НА ОЧЕРТАНЬЯ ГУБ ТВОИХ.
СЛОВА
ДАВНО УЖЕ ВСЕ СКАЗАНЫ.
ОДНАКО
Я ПОВТОРЮ:
ЗНАЙ, ЭТО ТЫ, БЕССМЕРТНЫЙ,
В НАС ЭРУ ЧЕЛОВЕЧНОСТИ ОТКРЫЛ.
* * *
По Петербургу — грязные следы
Осенней тьмы, размытой полнолуньем,
Размолотой, как в мельнице.
За Охтой —
Поют, печалясь, о судьбе девичьей.
Грохочет конка.
Как слепая птица,
Дождь мечется меж черных крон дерев.
Под фонарями проплывают шубки
Воздушных барышень.
Серебряная сабля
Честь отдает нижайше.
Туалеты
Прекрасных дам в покоях изумрудных
Домов игорных — точно шлейфы фей.
Сверкание призваний и признаний.
Осколки судеб. Выкрики. Игра.
И шепот надо всеми сатанинский:
«Сумей и ты в историю вползти».
По Петербургу — осень с зябким птичьим
Дождем. Нева сверкает, отражая
Цилиндр и чье-то бледное лицо.
Как баржу на буксире,
За собою
Мы тащим груз судьбы…
Свалилась крыса
С причала. Вдруг откуда-то приполз
Прогнивший запах апельсинов.
В полночь
Все улицы уже полным-полны
Телами падших ангелов. Трепещут
Еще крыла, еще душонка бродит
В саду Эдемском.
— Ангелочек!
— Ой! —
Отчаянье в трактирах хлещет водку.
Спасенье щиплет траву в небесах
И пьет нектар бессмертья,
Забывая
Юдоль скорбей, земной горчащий прах…
Осенний Питер. Близится конец
Столетья. Именитые персоны
Полны решимости объять все блага
Земли и неба. Эти господа
Сожрут и совесть, и жестокий призрак
Раскаянья.
Восстань же против зла
С народной ратью…
Там, за Волгой, жизнь —
Как ржанье скакунов огненногривых,
Оседланных луною.
Лишь однажды
Дано тебе прозреть, но — навсегда.
Проснулся мокрый колокол.
Марксист
Ульянов ест блины, светло смеется.
Чай золотится. Мельница времен
Домалывает век.
А грузный Питер,
Как якорь, тускло светит на борту
Державного дредноута — России.
Прогнивший мир,
Пробил твой смертный час!
* * *
Сначала вдоль Невы, а возле Охты —
Свернуть домой. А Надя так близка
И так нежна. Ей чудится во мраке
Зловещий шепот.
Брат казнен. Над братом
Трава растет.
Остался микроскоп.
И порванная нить судьбы. Запомни:
Отныне мы пойдем другим путем.
Другой стезей. Вот только маму жалко:
Ее еще такое в жизни ждет.
Мы знаем их, крикливых либералов.
Скулящих трусов, воющих вослед
Немногим смельчакам.
Мы знаем мямлей,
Страшащихся навлечь сановный гнев.
И старенький учитель не заходит
Сразиться в шахматы. Его понять легко.
Боится пересудов… Вы, Надежда,
Не можете представить,
Каково
Тогда нам было с мамой. Кто захочет
С семейкой арестанта чаевать?
Вот и сидим одни у самовара.
Бесцельность слов. Пустыня. Пустота.
Нельзя впадать в унынье.
Свищет плеть
Над нашею судьбой, как будто свищет
Юродивый.
На всех устах — печать.
Лишь блеянье баранье либералов.
Когда ж мы поумнеем, черт возьми!
— Да, кстати, вам не холодно, Надежда?
— Нет, вроде ничего…
Над Петербургом
Во всей красе луна. Помедли, время!
От нежности кружится голова.
И все короче шаг. Молчанье. Ветер.
Тебе немногим больше двадцати.
И в жилах — гул непрожитых столетий…
Ночь. Подгулявший жалостно поет.
Ах, Русь моя… Я от отца узнал
Ее историю…
Вы слышите, какое
У Стеньки Разина отходчивое сердце…
* * *
НАД
ХРИПЕНЬЕМ ВЗБЕСИВШИХСЯ ЗВЕЗДНЫХ ДРАКОНОВ,
НАД
ЯЗЫЧЕСКОЙ КРОВЬЮ ЗАБЫТЫХ БОГОВ,
НАД
ВЕКАМИ ПРОКЛЯТИЙ, СТРАДАНИЙ И СТОНОВ —
ТЫ —
ЦВЕТУЩЕЕ ДРЕВО ГРЯДУЩИХ ВЕКОВ.
ГДЕ
ЖЕСТОКО РАЗБИТЫХ МЕЧТАНИЙ КАМЕНЬЯ,
ГДЕ
ЗВЕРЕЕТ БЕЗВЕРЬЕ, ГДЕ ВЫХОДА НЕТ,
ГДЕ
ОТРАВА СОМНЕНЬЯ, ГДЕ УЖАС ЗАБВЕНЬЯ, —
ТЫ —
НА ТЬМУ ОБРЕЧЕННЫМ ЖИВИТЕЛЬНЫЙ СВЕТ.