И все-таки не труд отпугивает от деревни лучших представителей образованной китайской молодежи. Всякий труд почетен. Вдвое почетен труд китайского крестьянина, кормящего огромную страну. Тем более что китайский крестьянин издревле отличается удивительным трудолюбием и редким мастерством. Но в наше время крестьянину мало трудолюбия и мастерства. Ему нужны машины, удобрения, новая агрономия. А вот об этом-то маоисты практически не заботятся. Они озабочены совсем другим: как бы побольше выжать из крестьянина, поменьше дать ему взамен.
Бегут годы, а жизнь и труд в китайских деревнях почти не меняются. Это видит и образованная молодежь. Она понимает, что не в ее силах сдвинуть с мертвой точки дела в деревне без техники, без активной помощи со стороны государства.
Есть в сокровищнице китайского фольклора одна старинная история. Рассказывается в ней о некоем человеке, который долго и безуспешно пытался пронести сквозь низкие и узкие ворота очень длинный бамбуковый шест: тот не проходил ни по высоте, ни по ширине. Ни за что не мог человек догадаться, как же просунуть шест в ворота.
Вот так и политика маоистов по отношению к образованной городской молодежи тоже ни в какие ворота не лезет. Нет от нее проку ни крестьянам, ни самой молодежи, ни стране в целом.
Сегодня, когда научно-техническая революция открывает перед человечеством новые горизонты, наблюдатели за китайской политической сценой сталкиваются с чудовищным анахронизмом — судьбой образованной молодежи, растранжириванием ценных кадров страны. «Лишних» горожан в плановом порядке, что дает понять китайская печать, ссылают в деревни, но и там они имеют немало оснований чувствовать себя лишними. Круг несостоятельной маоцзэдуновской политики замыкается.
Есть у этнографов такое понятие — «вторичная дикость». Они пользуются им, когда имеют в виду народы, которые в силу исторических условий растеряли свои знания, скатились вниз по лестнице культуры.
Не хочет ли Мао привести Китай к состоянию «вторичной дикости», поскольку такой страной проще управлять?
Еще много-много веков назад на земле Китая были воздвигнуты сооружения и сделаны открытия, которые изумляют. Творения неповторимых китайских художников и несравненных мастеров-ремесленников вызывают восхищение. В самых лучших библиотеках мира на почетных местах хранятся томики китайских поэтов. И всегда лучшие умы Китая придерживались гуманистической традиции: они искали путь к счастью и свободе народа, радовались его радостью, горевали его горем. Именно поэтому имена их обрели бессмертие.
Ныне все это богатейшее наследие маоисты объявляют практически ненужным. Они стараются вытравить из памяти великого народа его историю, его культуру, его достижения. Они хотят начать историю одной из самых древних стран мира с Мао Цзэ-дуна, которому чужды гуманизм, искренняя забота о народе. Потому-то слово «гуманизм» маоисты отнесли в разряд «ревизионистского хлама».
Китайские школьники не знакомятся, например, с бессмертными строками великого Ду Фу, который еще более 1300 лет назад был защитником обездоленных и бесправных. Большинство из них не знают его строк:
Зато маоцзэдуновская пропаганда поднимает на щит Цинь Ши-хуана, императора-деспота, по чьему приказу сжигались книги и закапывались живыми в землю ученые. Она прославляет как достижение современной общественной мысли мнения древнего китайского идеолога Шан Яна, по сути дела, презиравшего народ, видевшего его назначение в том, чтобы быть рабочим скотом, солдатами в имперских захватнических войнах.
Такие вот с позволения сказать «образцы» извлекаются из пыльных сундуков китайской династийной истории, чтобы оправдать в глазах малообразованных неосведомленных и доверчивых молодых людей антинародную политику маоистов.
«Не бояться смерти!» — ежедневно взывает к китайской молодежи маоистская пропаганда. Расчет несложен: кто не дорожит своей жизнью, еще меньше должен ценить жизнь другого.
Потому-то маоизм по сути своей глубоко антигуманен. Он объявляет войну человеку. Человек с его сложным и богатым внутренним миром оказывается ненужным, опасным для маоизма. «Лишним» оказывается именно человек.
Когда маоисты охрипшими голосами выкрикивают архиреволюционные лозунги, когда они размахивают знаменем «прогресса», вспоминаются слова советского поэта: