Вот в этом я сомневаюсь.
Ну, это просто ради красного словца. С твоим самомнением ты вряд ли стал бы поджидать кого-то в каких бы то ни было дверях.
С самомнением? Ничего подобного, никакого самомнения. Это было вполне естественно — я действительно был выдающимся ученым.
Во всяком случае, когда ты в первый раз воззрился на меня, ты смотрел совсем не как выдающийся ученый.
В первый раз? Не помню.
Зато я отлично помню.
Слабость. Из разряда эмоциональных слабостей. Все это, тот первый раз и все, что тогда было, — просто эпизод из прошлого. В действительности самое главное — это смысл, сердцевина. Все прочее — лишь оболочка: меняется она или нет, это касается только обстоятельств. Это понимаешь со временем.
Значит, наверное, я еще слишком молода. Но могу тебя уверить — тогда ты разглядывал меня во всех подробностях. Вот только в глаза ни разу не посмотрел.
Это не может быть правдой. Я как раз всегда смотрю в глаза и терпеть не могу людей, которые во время разговора избегают взгляда собеседника.
Ну, этому, наверное, ты тоже научился со временем, как ты говоришь. А я скажу тебе, что мы тогда разговаривали — в аудитории, где проходили твои семинары. И я употребляю слово «разговаривали» только по причине моего хорошего к тебе отношения, потому что ты делал вид, что задаешь мне вопросы и проявляешь интерес к тому, что я говорю, а я, как дура, делилась с тобой своими проблемами, связанными с твоим предметом, спрашивала о дополнительных занятиях…
Насколько я понимаю, ты пользуешься тем, что я стар и дряхл. Печально констатировать это.
Сделай мне одолжение, не говори глупостей. А кроме того, ты ведь воспользовался мной, не так ли? Так давай, приложи сюда то, о чем ты говорил: именно таков был смысл… сердцевина, ведь так ты выразился? Ты пожирал меня глазами, а я, вместо того, чтобы сообразить, что к чему, таяла от восхищения.
Однако, насколько мне помнится, ты стала вести жизнь достаточно вольную; более того, я бы даже осмелился назвать ее беспутной. Я не соблазнял тебя и не задавал тебе вопросов — если память мне не изменяет, ты сама рассказала мне, как жила до того, как мы с тобой…
А я и не говорила, что ты соблазнил меня. Я сама искала этой встречи, но горел и пылал именно ты — еще до нашего разговора в аудитории для семинаров, с того самого дня, когда ты обнаружил меня у себя на занятиях.
Ты сама себя обнаружила. Прости, что уточняю, но надо было видеть тебя тогда.
A-а, видишь, как срабатывают воспоминания! В один прекрасный день я поняла две вещи: мне хочется быть с тобой и это мне льстит. Я ничего не стала делать: я просто позволила этому случиться.
Дьявольская ловкость. Ты этого хочешь, а я это исполняю.
Мы оба этого хотели. Разница, из-за которой ты ворчишь, — точно та же, которая существует между тем, чтобы пройти в дверь, и тем, чтобы оставить ее открытой. Мне пришлось оставить дверь открытой.
Прекрасно выражено. Это неверно, но выражено прекрасно.
Послушай, в то время мне жилось и хорошо, и плохо. Я же совершила просто невероятный прыжок из колледжа в университет, особенно если учесть, что это был прыжок из провинциального колледжа в Мадридский университет. Конечно, тетя держала меня под наблюдением, но то, чему должно произойти, происходит в любом месте и в любое время. Как бы то ни было, моя рассеянная жизнь была такой, которая соответствовала тому периоду, то есть не слишком-то рассеянной. Настоящая рассеянная жизнь наступила позже, и тогда уж она действительно стала таковой. Тебе ведь известен мой особый дар — находить разных отвратительных интеллектуалов; на нашем факультете я тут же связалась с иностранной театральной группой, и это определило всю мою дальнейшую карьеру. Мне было хорошо, потому что я получала удовольствие, и плохо, потому что я влюблялась. Просто невероятно: как можно вот так вот вечно влюбляться? Я влюбилась даже в тебя, и эта любовь оказалась самой долгой, но ты заставил меня страдать. В этом и заключается проблема влюбленности: приходится страдать, страдать отчаянно, потому что, естественно, они никогда не влюбляются в тебя — по крайней мере, так, как ты, а кто оказался победителем в этой истории, хорошо известно. Потом я перестала страдать — потом, когда окончила университет и поступила на работу, и все то ушло уже так далеко, и я начала чувствовать по-иному.
То есть ты пустилась во все тяжкие.
Да, пустилась во все тяжкие, это ты верно сказал. Мне так хотелось бывать где-нибудь, стать безответственной после стольких усилий и борьбы, что это было подлинным безумием. И не думай, что я раскаиваюсь, ничего подобного, точно так же, как тогда, — помнишь, я тебе рассказывала, как в детстве подставила двоюродного брата. Видишь, зло явно обладает для меня каким-то шармом.