Ну, в общем, да.
Могу только повторить: на уровне словесного выражения я это понимаю, потому что мой мозг способен воспринять эти слова. Однако смысла не понимаю абсолютно.
Ты счастлива с ним?
Да, могу сказать, что да. Я счастлива с ним. И с моими дочками.
Счастливое семейство.
Да.
Мы с тобой не потеряли друг друга, в общем-то, благодаря переписке. Я всегда считал, что, перебравшись в Мадрид, ты просто исключила меня из числа своих знакомых. Конечно, мы встретились, но… позже.
Не напоминай мне об этом.
Ты действительно избегала меня. В конце концов, между обоими факультетами не такое уж большое расстояние, но мы никогда не виделись, а встретились только на том конгрессе, это просто невероятно. Ведь к тому времени, когда состоялся конгресс, я был уже на Канарских островах.
Ты уже был профессором, возглавлял кафедру. Потому я и спрашивала тебя о конкурсе. Я всегда думала, что ты примешь участие в конкурсе претендентов на место руководителя кафедры в Мадриде и вернешься.
Постарайся вспомнить как следует. Этот конкурс объявили позже, когда у меня уже пропал всякий интерес. В конце концов, важно то, что со времени конгресса до сегодняшнего дня мы с тобой постоянно поддерживали отношения… эпистолярного свойства. Единственные спокойные отношения, какие у нас были.
И длительные.
И длительные, конечно.
Ты не расскажешь мне, почему ты остался на Канарах? Это как-то связано с твоим приездом сюда?
Нет. Это ведь ты приехала посоветоваться со мной, так вот и советуйся, а не допрашивай меня.
С головой у тебя все в порядке, умом ты моложе, чем телом. То, как ты говоришь и мыслишь, напоминает мне тебя прежнего, всегдашнего, как будто и не было всех этих лет.
А разве это не заметно по письмам? Я имею в виду — то, что с головой у меня все в порядке.
Нет. То есть да, конечно, да, но в письмах все иначе. В письмах человек не столько говорит, сколько размышляет, организует свои мысли, приводит их в порядок, выстраивает, у него больше возможностей защититься. И, знаешь, даже по письмам чувствуется твоя педагогическая натура: они очень ласковые, очень дружеские, но это письма педагога, профессора. А сейчас, когда ты вот тут, передо мной — и это весьма любопытно, — у меня ощущение, что ты не мой преподаватель, а скорее один из моих товарищей по университету, только на пару лет постарше. Да, именно это я имела в виду: дело не в том, что прошли годы, а в том, что они приблизили нас друг к другу.
Как будто бы ты повзрослела, а я все это время поджидал тебя.
Гм. Как ты любезен. Повзрослела. Что это ты вдруг стал таким учтивым? Нет-нет, ты меня ничуть не обидел: я действительно вполне взрослая, зрелая женщина и не скрываю своего возраста. Сорок три — и ни годом меньше. Но прежде ты сказал бы «постарела», а не «повзрослела». Что тебя так изменило здесь? Одиночество? Чужая среда? Как бы то ни было, абсолютно верно, что зрелость сближает людей — даже при такой разнице в возрасте, как у нас с тобой. Для меня ты всегда останешься человеком, который дал мне особенно много — так много, что до сих пор я в значительной степени живу тем, что обрела с твоей помощью. Но теперь общение с тобой — я хочу сказать, теперь, сейчас, когда наконец мы общаемся не посредством писем, а снова оказались лицом к лицу, — уровень этого общения стал другим, я такого не ожидала. И я рада этому.
Могу предположить, что в письмах я по-прежнему выглядел чем-то вроде учителя.
Ну, в общем, да. Я и писала тебе в надежде на это.
Не могу сказать, что мне роль мудреца не по вкусу, но сейчас ты действительно ближе. Жизнь сближает людей.
Послушай, это ведь очень хорошо, что ты мудр. Мы сейчас и правда разговариваем по-другому, не так, как прежде, но я была бы весьма благодарна, если бы ты продолжал оставаться мудрецом.
Почему ты не ешь?
Что? A-а, нет. Нет. Я лучше подожду. Зато ты, как я вижу, просто в восторге от них.
Устриц — натуральных, живых — следует есть только в непосредственной близости от моря, я все больше убеждаюсь в этом. Тебе же известны все эти глупые разговоры насчет того, что ни в одном порту не найдешь такого выбора морепродуктов, как в Мадриде? Такое могут утверждать только провинциалы. А уж что касается устриц, тут всякие споры просто неуместны. Разница в интенсивности вкуса очевидна.
Честно говоря, мне как-то неприятно есть их живьем. Нет-нет! Оставь их, ешь. Мне неприятно есть их самой, а не смотреть, как это делают другие. Особенно с таким довольным лицом, какое становится у тебя после каждой устрицы. Устрица, глоток вина — я вижу, это своеобразный ритуал.