Вскоре явилась Люся и, даже не взглянув на нас, бросила коротко и презрительно:
— К Татьяне Васильевне!
Нас сопровождал весь лагерь. Все недоумевали и поражались нашему храброму виду. Даже судомойка тётя Даша, когда мы проходили мимо столовой, перестала чистить ножи и вилки и сказала:
— Зарежьте меня этим ножом, я ничего не понимаю, но вид у них нахальный, как у разбойников!
Мы с Гришей мужественно снесли это оскорбление. За правое дело можно и пострадать!
Разговор с Татьяной Васильевной был короткий. В комнате была только она и вожатый нашего отряда.
— Ну? — спросила Татьяна Васильевна очень строго. — Я жду ваших объяснений. Прежде всего — где ваши пионерские галстуки? Это очень серьёзный вопрос! Вы что же, дрались, что ли? — прибавила она рассерженно. — Отвечай, Туманов!
Гриша на секунду закрыл глаза. Я чувствовал, как тяжело ему выдержать такое незаслуженное обвинение, но он овладел собой.
— Нет, мы не дрались, Татьяна Васильевна, — сказал он, глядя ей прямо в глаза. — Мы с Толей сделали одно очень полезное дело, но на этом пострадали и мы сами, и наша одежда, и пионерские галстуки. Даём честное слово и просим поверить нам. Больше мне нечего сказать!
Татьяна Васильевна помолчала немного. Лицо её смягчилось и посветлело.
— Хорошо, — сказала она. — Я верю вам. Честному пионерскому слову нельзя не верить! Идите!
Мы отдали салют и, уходя, слышали, как она сказала вожатому, что отменяет разбор нашего дела на дружине впредь до особого распоряжения.
Всюду стояли группами ребята и шумели. Среди них металась Люся Михайлова. Я видел, как она в волнении теребила свои косы, размахивала руками и говорила, говорила не умолкая. И мне захотелось подойти к ней, взять её за шиворот, тряхнуть как следует и сказать: «Да знаешь ли ты, противная девчонка, что мы сделали?» Но я почувствовал на своём плече твёрдую руку Гриши и, прикусив губу, прошёл мимо Люси, стараясь не глядеть на неё.
Встреча с композитором Виктором Николаевичем прошла прекрасно. Ребята были очень довольны. Но мы с Гришей ничего не слышали: ни слов, ни музыки. Мы сидели в самом конце зала и находились во власти своих дум. Только теперь мы чувствовали, как устали от всех этих трудов и волнений.
Однако никто из нас не подозревал о том, что произойдёт через пять дней. А произошло вот что. С утра в лагере поднялась суматоха. На двенадцать часов была назначена торжественная линейка. Все суетились и бегали, празднично украшали лагерь. Люся Михайлова была сама не своя от распиравшего её любопытства. Да и другие ребята были удивлены не менее её: «Что такое? Почему такой парад?». Никто из нас ничего не знал.
Без пяти минут двенадцать к воротам лагеря подъехала «Волга». Из неё вышли два человека в форме железнодорожников. В одном из них, с чёрными пушистыми усами, мы узнали машиниста паровоза, другой был нам не знаком. С ними вместе приехал и начальник нашего лагеря — Алексей Петрович.
Мы с Гришей стояли в строю, как всегда рядом, но только сегодня мы незаметно держали друг друга за руки, потому что оба были очень взволнованы. Мы понимали, что неспроста приехал к нам на торжественную линейку машинист паровоза.
Мы оказались правы. Машинист рассказал всё, как было. Потом говорила Татьяна Васильевна, Алексей Петрович, и, наконец, незнакомый нам железнодорожник прочитал приказ, где было сказано, что начальник дороги объявляет нам с Гришей благодарность и награждает нас часами. Потом… Я уже не запомнил всего, что было потом. Девочки поднесли нам цветы, и все нас поздравляли. А тётя Даша даже расплакалась и сказала, что она никогда не верила, что мы разбойники. Только к вечеру все успокоились.
За ужином ко мне подошла Люся Михайлова. Она была какая-то совсем другая, тихая и задумчивая.
— Скажи, Толя, — начала она неуверенно, — как это вы могли молчать? Ну ни словечка!.. Пять дней!.. Ведь это такое событие! Такое крупное событие!..
— Скромность и выдержка, — ответил я, стараясь подавить в себе чувство необыкновенной важности, которое распирало меня в течение всего дня. — Надо уметь быть стойким, — прибавил я и подумал: «Если бы не мой друг Гриша Туманов, я бы давно всё разболтал, да ещё приукрасил…»