Выбрать главу

— Еще б не воевал. Старшой Данила при Нью-Йоркском десанте погиб, младшенький Сереня на мине подорвался под Бухарестом. Даже сисек полапать не успел.

Си Унь стало жалко старика.

— Вот у тебя добротные сиськи, — сказал Ефимыч. — Вона, как топорщат гимнастерку-то… Ну, пошутил, чего глаза-то таращишь?

Он засмеялся, полез в авоську за огурцом.

ПАЗик вырулил с грунтовки на асфальтированную дорогу, по которой изредка проносились автомобили.

— Скоро у городе будем.

И правда: мелькнул указатель — «Столыпин, 10 км».

— Надеюсь, положат, суки, — вздохнул Ефимыч.

— Что, дедушка?

— Да, говорю, надеюсь, в больничку положат.

Ефимыч поерзал на сиденье, крикнул водителю:

— Эй, паря! Будет автобус на Клюки сегодня?

— Не будет.

— Надеюсь, положат в больничку, — как заклинание, проговорил старик.

Через двадцать минут автобус въехал в Столыпин.

У автовокзала Си Унь попрощалась с Ефимычем, снабдившим ее огурцами. Девушка пожелала старику удачи с больничкой, и тот поплелся прочь, приволакивая ногу, стуча лыжной палкой по асфальту.

Жара…

Си Унь расстегнула второю пуговку на гимнастерке. Как там сказал Ефимыч? «Добротные сиськи»?

Девушка улыбнулась и зашагала вверх по улице.

Пункт 6

— Дурак, сколько повторять можно, никакой войны нет.

Аня оторвала ножку жареного зайца, принялась есть.

— Слушай, до каких пор ты будешь это делать?

— Что делать?

— Дураком меня обзывать, вот что.

Ведута взглянула на Толяна, цыкнула зубом, в котором застряла зайчатина (зайца, кстати, добыл Толян).

— До тех пор, пока не поумнеешь.

— Умнеть нужно тебе, а не мне, — сердито сказал Толян. — Что значит, нет войны? А куда идут все эти пушки, танки? Куда посылаются солдаты?

— Пушки, танки, солдаты, — Аня засмеялась. — Путину нужно удерживать власть любой ценой, а в том обществе, что он создал, сделать это можно только при наличии угрозы извне. Такой угрозой, естественно, нарисовали Запад. Быдлу объявили, что «кеберпанки» напали на нас у западных границ и рвутся к Владибургу. На деле же, западу остро не до нас, своих проблем по горло, отстраивают Париж и Берлин после ядерных ударов Ирана. А воюете вы, хочешь, скажу с кем?

— Ну?

— С самими собой.

Гвардеец вытаращил глаза.

— Как это?

— А вот так. У Западных границ Путин расположил армию с артиллерией и подбамбливает себе по своей же территории. Ну, а вы подбамбливаете по ним.

Толян заржал.

— Ты серьезно?

Аня кивнула.

— А как же потери? Убитые, раненые?

— Басни имперской газеты и Единственного телеканала. Ну, бывает, от технического спирта солдат помрет, так его объявляют геройски погибшим. Или от несчастного случая, или дезертирует. Да мало ли.

Толян недоверчиво покачал головой. Достал сигарету, закурил.

— В газете пишут, что вы, берлогеры, собираетесь из России Америку сделать.

— Ну да, собираемся, — засмеялась Аня, — Чтобы у нас, как в Америке, дети с голоду на улицах помирали, чтобы все ресурсы принадлежали кучке олигархов, шакалящих при власти, чтобы людей забирали из постелей без суда и следствия.

— Где-то так, — согласился Толян.

— Только дело все в том, что Америка живет ровно наоборот, а так, как пишет имперская газета, живем мы. Все принадлежит Путину…

— Путин живет в обыкновенной квартире.

— Да-да, с тремя котами и собакой. Цветочки сам поливает. Дурак, у Путина дворцы по всей стране. Но это не столь важно. Главное — свобода.

— А что свобода?

— Нет ее. Просто нет и все. После того, как закрыли Интернет.

— А что такое Интернет?

Аня посмотрела на гвардейца с нескрываемым презрением.

— Интернет — это территория свободы, где каждый может высказать свое мнение. Чего ты ухмыляешься?

— А того, что если все будут трепаться, то что же хорошего? Кто дело будет делать, хлеб сеять, детей рожать? Так ведь все нахрен развалиться.

— Дурачок ты, — не очень уверенно сказала Аня.

Где-то в глубине леса заухала сова.

До Берлоги оставалось не меньше дня ходу.

Пункт 7

Около речушки сделали привал.

День выдался жаркий, солнце стояло высоко и нещадно палило. Толян постоянно порывался собирать в траве землянику, но Аня торопила его.

— Ну-ка отвернись, — сказала Ведута.

— Это зачем.

— Помыться хочу, гвардия. Помираю от жары.

— А.

Толян отвернулся.