— Язык истории другой. Нет, я понимаю, это набросок, и со временем повествование обретет плоть в красивых подробностях и неспешных описаниях, чем вы и славились всегда. Только настораживает сама идея закрытого пространства, хотя… — Карев положил ручку на стол и внимательно посмотрел на писателя. Без того черные глаза главного редактора показались еще чернее. — Меня, если так можно сказать, угнетает ваше стремление написать антиутопию и, судя по всему, очень мрачную и безысходную. Символично, что за пределами локации — «Фрашкард» — есть лишь космос не пригодный для жизни.
Главный редактор сосредоточенно вгляделся в господина Накамура. При тусклом освещении настольной лампы кожа имела болезненный желтый оттенок, а в пухлых губах Бориса Акио прочитал недобрый знак.
— Почему мрачную и безысходную? — прервал молчание Накамура.
— Я сейчас расскажу вам свое виденье современной литературы. — Лицо главного редактора ожило. — Пусть остальные — читатели и авторы — придерживаются иных точек зрения, но я убежден, что кроме того, что литература не только создает новую реальность отличную от нашей реальности, но и она должна творить лучшую реальность. Кому нужен мрак и безнадежность? Писатель, садясь за печатное устройство дома, набирая текст на смартфоне в метро, начитывая на диктофон слова, должен, я подчеркиваю, должен дарить людям свет, надежду, любовь и добро. Конечно, звучит банально. Но вы меня поняли?
— Да. Но история «Фрашкарда» еще не написана, и пусть все там будет жутко, но закончится на светлой ноте. Я вас уверяю.
— Если так, то замечательно. И, кстати, не забудьте. Сегодня вечером встреча с читателями в музее древней истории человечества.
— Я помню. Презентация книги.
— Пожалуй, все. Я не держу вас. И мне бы хотелось… — Карев встал и протянул руку. — Чтобы первые главы вашей повести были напечатаны в «Солнечном ветре».
Накамура пожал руку главному редактору и произнес:
— Так и будет. Обещаю.
Он направился к выходу, но его остановили слова главного редактора:
— Простите, чуть не забыл.
— Да? — Накамура открыл дверь и обернулся.
— Вам знаком Аир Анатолий Всеволодович?
— Нет. Точнее, я о нем слышал, но ни разу не встречался.
— Не мудрено. Его книга «Сказки Мерриберга» выпустило другое издательство. Если бы господин Аир обратился к нам, то вы бы пересеклись обязательно.
— Безусловно.
Карев явно тянул время, но зачем он это делал, Акио объяснить не смог. Он ждал продолжения.
— Господин Накамура, понимаю, что я напустил ненужного дыма, но дыма без огня не бывает. Так вот. Анатолий Всеволодович появлялся у нас в редакции, надеясь встретиться с вами. Но не случилось. Вы были в доме творчества. Поэтому он придет на презентацию вашей книги. Вы уж удовлетворите его любопытство. Господин Аир интересный человек.
— А что он хотел?
— Как я его не спрашивал, он так ничего и не рассказал.
— Хорошо. Я с ним встречусь. До свидания, господин Карев.
— До свидания.
Накамура ушел. Он удивился сплетению судеб: «Этого дня в разговоре с Сергеем упомянул Аира, и вот я с ним увижусь».
Борис Карев, как только закрылась дверь, сел, выдвинул справа ящик и достал книгу. Он положил ее на стол и раскрыл на титульном листе. «Сказки Мерриберга» — гласило название. Борис пролистнул к оглавлению и, найдя по содержанию слово «Муравейник», перешел к короткой зарисовке.
Взгляд главного редактора скользнул по диагонали, вылавливая целые фразы.
«Муравейник»
«… раз он решил сходить в лес, просто без определенной цели. Прогуляться. Хотя, чего греха таить, цель у него была: найти новую жизни и удивиться ей, ее разнообразию и, возможно, соприкоснуться с новой жизнью. Долго он бродил по лесу, пока не встретил на своем пути муравейник. Жизнь в нем кипела. Он наклонился над муравейником, желая ближе рассмотреть новую жизнь, однако муравьи, кажется, и не заметили его. Вначале он огорчился сему факту, затем нашел его полезным для себя. Путешественник рассудил так: «Раз они меня не видят, есть время изучить их, но время пройдет, они заметят меня и тогда… Он с трудом представил, что случится тогда, но решил обязательно ждать, сколько бы это не заняло времени»».
<p>
<a name="TOC_id20243149"></a></p>
<a name="TOC_id20243150"></a>Глава 13. Ген бессмертия
Музей древней истории человечества носил имя греческого философа. Принято считать, что он — основатель истории как науки, но с точки зрения господина Накамура звучало, по крайней мере, странно: «Музей Древней Истории Человечества им. Геродота». «МДИЧ им. Геродота»? Была в этом завуалированная ирония. Отчего Акио так думал, он бы не сказал, но в голову неистребимо лез другой грек, который, захотев скороспелой славы, кажется, поджег храм Артемиды. Или Афродиты? Музей имени Герострата. Музей имени отчаянной попытки человека запрыгнуть в стремительно летящий поезд истории. «Забавно», — усмехнулся Накамура, бродя по опустевшим залам музея.
Он покинул большой зал и оказался в малом.
Кроме двух залов имелся архив, который вместил в себя то, что не вместили основные экспозиции. Очень редко архив открывался, и экспонаты, аккуратно и убористо разложенные по полкам, показывали публике. Но львиную долю внимания, конечно, уделялась залам. В большом зале хранились крупные артефакты: полносборные скелеты древних животных, как то гигантский ленивец, мамонт, саблезубый тигр, морская корова, тур. Имелись артефакты и мельче, но в основном здесь было запечатлено и сохранено для современников и их потомков то, что окружало древних. В малом зале приоритет отдали человеку. По периметру расположились трехмерные панорамы с застывшими сценами из человеческой жизни. В середине малого зала стояли призмы из бронированного стекла. За их прозрачными стенками — скелеты людей. Особое место занимала усопшая миллионы лет назад чета: мужчина и женщина.