Пана я поместил в хорошую гостиницу, а для себя снял вот этот чердак, как вы говорите, поближе к богу. Каждое утро я беру свою палочку, отправляюсь на биржу, где толчется множество людей, и завожу знакомства.
И есть надежда, что мы учредим общество на паях. Это значит - несколько человек сложатся и создадут нужный капитал. А там сколько человек вложит, столько паев он и будет иметь. На каждую сотню ему придётся из наследства десять тысяч рублей, на тысячу - сто тысяч, - на десять тысяч - миллион. И, как вы думаете, моя половина, конечно, теперь раскаивается, все подсылает ко мне друзей. А те вне себя от того, что их близкий, Мойше Бронзентолер, простой меняла, и вдруг может получить три миллиона.
- Как? Три миллиона? - крикнул Аркадий Швейцер и вскочил с кровати. - Целых три миллиона?!
- Чего вы всполошились? - ответил Бронзентолер и, набивая папиросу, хладнокровно глянул себе на ноги, точно разговор шел о трешке. - Нечего удивляться! Мало я потрудился для этого, что ли?
- Но три миллиона! - повторил Аркадий, разводя руками.
- Да, три миллиона! Так мы договорились. И это не пустой раэтвор, мы и на бумаге расписались, и заверили ее у нотариуса. Ведь все мы только люди! Пан мой довольно стар, и я не молодой человек. У меня немало бедных братьев и сестер. Человек собой не располагает. Мало ли что может случиться? Вот почитайте!
Бронзентолер достал из ящика стола чуть пожелтевший лист бумаги со странной размашистой витиеватой подписью, где всякие закорючки и финтифлюшки увенчивались маленьким хвостиком.
- Видите подпись? Здесь стоит: Ян-Казимирж-Зигмунд граф Домбе-Дембо-Дембицкий.
Аркадий Швейцер внимательно рассматривал искусно завитую подпись, выглядевшую на бумаге так, точно там сплелись огромная змея и распростершаяся в полете птица, а сверху их осенила большая клякса, так что не разберешь, где начинается змея и где кончается птица.
Обескураженный Аркадий долго стоял посреди комнаты, широко расставив ноги, приподняв плечи с вытянутым от удивления лицом. Потом, хлопнув себя по ляжкам, он, по своему обыкновению, визгливо хохотнул:
- Три миллиона! Ха-ха-ха! Три миллиона! Если б я заимел эти три миллиона рубликов. Ах ты, господи, иже еси на небеси!
Три миллиона, которые когда-нибудь обретет Бронзентолер, вывели нашего Аркадия из равновесия. Делая большие шаги, он ходил по комнате, горячился, без конца сыпал словами. Полуголый хозяин преобразился в его глазах, стал любезен его сердцу. И Аркадий принялся ластиться к нему, как котенок или верный пес к своему господину.
Аркадий Швейцер делал это не потому, что ожидал от Бронзентопера каких-то благ. Сила денег сама по себе притягивала его, как магнит. Он любил деньги не только потому, что в них нуждался, а просто как деньги, ведь «деньги - хорошая штука». Наш Аркадий мог простоять на ногах десять часов подряд подле зеленого стола в клубе и следить, как звонкое золото перекатывается без конца, течет от одного к другому, льется, как вода. Вот около одного лежит горка золота. Она растет, растет и вдруг начинает таять, переходит к другому, а там опять возвращается к первому.
Аркадий следит за тем, как кто-то «бросил» карту. И хотя сам он не принимает участия в игре, потому что не при деньгах (на его языке: пуст, как тарелка), но блеск золота и звон металла приковали его к месту. У него громко стучит сердце, когда кто-нибудь выиграет, он радуется вместе с ним, помогает вздохом тому, кто проиграл и влип безвозвратно.
Трудно сказать, что Аркадию дороже: деньги или игра. То и другое сплелось, перепуталось в нем, запеклось в сердце. Дороже ничего на свете нет. Только к этому лежит его душа, только к этому тянутся его мечты. Какие бы он ни видел сны, в них всегда фигурируют выигрыши или проигрыши. Только карты, только золото снятся ему. Когда он видит деньги, тотчас начинает подсчитывать - сколько можно с ними «сделать», если бы господь помог и пришла бы порядочная карта. Ах, тринадцатый пас, тринадцатый пас! И Аркадий вспоминает о боге, проникается благочестием.
Аркадий Швейцер, как большинство картежников, суеверен. Он верит в хорошие и дурные сны, по понедельникам и тринадцатого числа не посещает клуба, возвращается с полпути, если встретит попа. А когда кошка перебежит дорогу, он наверняка знает, что сегодня ему крышка. Аркадий, совсем как женщина, боится сглазу. Поэтому, выигрывая, говорит, что проиграл; во время игры не меняет денег и ни за что не одолжит с кона. И хотя сейчас он не при деньгах и не знает, откуда они возьмутся, но верит, как правоверный еврей в приход мессии, что бог карт еще сотворит чудо и Аркадий Швейцер будет иметь деньги, большие деньги.