Женщину земли формирует дух времени, местный колорит, косметика, мода, словом, внешние влияния подгоняют и шлифуют ее в том или ином стандарте. Подобная женщина в высокой степени не свободна и не индивидуальна. Иное дело присутствие Афродиты Анадиомены. Богиня пробуждает в душе активную и автономную жизнь, это в античной эстетике именуется «энтелехией», а в средневековой forma formanta, «формой формирующей». В значительной степени независимо от окружения, композиция души и тела таинственно меняется, превращая женщину в существо дивное и неповторимое.
Блуждания Александра Блока вокруг земной, акватической, аэрической женственности примечательны.
Героиню не определяет ни имя, ни субстантив, ни местоимение, она проявляется лишь в действии, она предикативна. Ее турбулентность вызвана сопротивлением мужчины, которого она желает присвоить и растворить в своих эманациях как свою очевидную собственность, что и понятно: напряженная женская потенция рождает мужское движение, пробуждает мужской огонь. И когда этот огонь отклоняется, когда заключение звучит так:
…наступает отчуждение и враждебность. Какое еще «свое» дело? Допустимы только наши дела, предписанные старинными законами природы. И если женская земная субстанция функционирует по принципу «иметь», ее мужской компонент, ее «динамис» обязан покориться. Деньги, власть, имущество. Очень похвальна дикая драка за самку, за собственность, за родину, сие называется мужеством и патриотизмом. В «Сказке о рыбаке и рыбке» представлена позиция героя между субстанцией земной и акватической. В дошедшей до нас версии Лукиана не рыба, но морская дева — нереида — попадает в невод старика. Она предлагает ему любовь и свободную жизнь в Океаносе, и ради утешения старухи предлагает исполнение трех желаний. Увы. Бешеное «иметь» неутолимо. И хотя старик боится и ненавидит старуху, еще больший страх остается от привкуса свободы и неустроенного будущего.
После ухода раздраженной мадам, герой грустно вопрошает: «Неужели и жизнь отшумела?» Вопрос онтологический, ибо если «иметь» общепонятно, «быть» — индивидуально загадочно. Смутные тропинки блуждают среди обманчивых ответов. Как это без всего «быть»? Если трудно угадать значение этого слова, легко предположить, что оно исключает: смерть, зависимость, авторитет, собственность, спровоцированную деятельность. Если мужской огонь отклоняется, в нем проступает «акватическая женщина» или humiditas radicalis:
Любопытно: своевольная комната принимает шаги — могла ведь и не принять. Акватическая атмосфера одушевляет все в совершенной неопределенности всего: явь распадается в сновидении, зеркала неумолимо втягивают и не отдают отражения, фантомальная, гипотетическая она струится вдоль перил, причем непонятно, речь идет о героине стихотворения или упомянутой книги. Голубой кавалер, слуга, старинная книга, убийство — понятия вполне четкие в земной ситуации — расплываются здесь подводными флоралиями. Акватическая материя в текучей своей экзистенции ничего не удерживает и не фиксирует, ее двойственность дает мужчине и женщине возможность независимого друг от друга бытия.
Русское слово «влюбленность» снежное чувство, легкая фасцинация — напоминает amar труверов, minne миннезингеров.
Хронология, социальность, работы, обязанности — все это распадается в ослабленной хватке земли. Камни башни, металл кольчуги, томление королевны розовеют в интенсивной весне рейнской воды. Подними эту розу, то есть, преодолей крутизну башни, возьми меня — трудно достижимую ценность. На языке «blaison» (лексикон любви в средние века) роза — символ ктеис, взбудораженной внутренним жаром. Надобно преодолеть стыдливость девушки и оросить ее «бутон». Но фаллический порыв рыцаря слишком энергичен для примитивного обладания — он стремится увлечь королевну в пространство качественно иное.
Допустимо ли так интерпретировать романтическое стихотворение?
«Влюбленность» написана в южной Германии одновременно с пейзажно философским этюдом «Девушка розовой калитки и муравьиный царь». Там попадается такая строка: «Верно, и сердце мое — раскрывающийся розовый бутон». Для Александра Блока «Купина расцветающих роз» ассоциируется с небесным розарием Данте и «вечной женственностью» в трактовке Владимира Соловьева. Знаменитый каббалист рабби Абулафия считал расцветающий розовый куст символом «шекины» — субстанции Бога.
Полагая достоверным органический круговорот космических стихий, нет смысла разделять «идею» и «материю», «низкое» и «высокое», «плотское» и «духовное». «Я целую твой анус как драгоценную реликвию»[31] нормальное, так сказать, сферическое желание. Только теоретически либо насильственно можно изолировать цветок от стебля, стебель от корня, корень от земли. Роза, напоенная дождем, своими лепестками творит собственный воздушный ареал, раскрываясь ради огня, который испепеляет ее, но… «пепел роз земных суть почва роз небесных» (Новалис).
Для платонически ориентированного Александра Блока оппозиция «земное — небесное» актуальна всегда: