Новая география превосходно иллюстрирует самодовольство современной тоталитарной науки. Историки, изучающие работы Эратосфена, Исидора Севильского, Марко Поло или Джона Мандевиля, тщательно отделяют «зерна»(гениальные прозрения, совпадающие с тенденцией современного познания) от «плевел»(вымыслы, непроверенная информация). Сие очень наглядно в картографии: если на античных и средневековых картах конфигурации береговых линий, рек, лесов и пустынь более или менее приближаются к «реальности», это хорошие и прогрессивные карты, которые «намного опередили свое время». И редко кому приходит в голову, что эти карты отражают совершенно иное восприятие мира.
Запад как предвестие Востока
Мы рождаемся язычниками и только лет через десять попадаем в когти социальной или небесной номенклатуры. Поначалу, обожженные крапивным огнем, испуганные синими глазами жабы, исколотые боярышником, мы бродим по лугам и лесам вполне боязливо. Но попадаются хорошие, дивные дни: удар ослепительного дождя в молодой листве, гусеница пьет воду из копытцевой ямки, шмель врезается в одуванчик, бородатый голый человек рыдает, уткнувшись в ольху, иволга хохочет на розовой заре.
Потом научаемся читать: «дерево да рыжая собака — вот кого он взял себе в друзья» и, следуя за грезой Н. С. Гумилева, выслеживаем солнцебога. В можжевельнике гранитный валун, прижимаем ухо, камень горячий, терпеливо слушаем… часа через два сквозь мягкую сонорную пелену просеивается медоточивый шепот, неважно, что это означает, слушаем отдаленное гудение подземных пчел…
Потом худо-бедно осваиваем французский и переводим: «Синими летними вечерами я блуждаю в тропинках… мечтатель…» Энергическая волна стихотворения Рембо перехлестывает границу чуждого языка и будоражит иллюзией понимания.
Название «Sensation»; коннотации: «впечатление», «чувственность», «переживание». Летучую плавность художественного «я» передать невозможно, столь роскошное переживание вне и против рассуждения и мыслей. Бог Пан спокойно и светло нейтрализует разум.
Но это не только пасторальная релаксация горожанина. Пантеистическая «беспредельная любовь», универсальное «да» на мгновение устраняют тоталитарный антропоцентризм, который география и астрономия проявляют особенно жестко, дрессируя наше мировоззрение.
Если планеты солнечной системы более или менее «в пределах досягаемости», то «система Форнакса», «красное смещение» и «световые годы» отбросили звезды за грань самого тонкого чувственного опыта. Отныне фантомальное небо пребывает в практической потусторонности. Цивилизация отрешилась и от земной, и от небесной природы.
Каждый человек, каждая группа, нация, раса имеют собственные, вполне ограниченные центробежные сферы, за границы которых переходить опасно. Римляне обозначали это статуей бога Термина, надписью nec plus ultra, стеной, рвом и т. д. Далее область «потустороннего», путешествие туда грозит потерей центра и, следовательно, разрушением композиции человека или группы. Сферу экспансии определяет душа — натуральное сдерживающее начало.
Это распространенное слово расплылось во флюидах моралистики. Говорят: низкая душа, черная душа, высокая душа, говорят о душевной черствости или просто о душевности, смешивают душу и сердце, словом, чаще всего разумеют нравственную позицию. При этом восхваление или осуждение основывается на коллективном понимании добра и зла, которое отличается эгоистической сиюминутностью и крайней сумбурностью.
Душа — субтильное тело сложной композиции.
Неоплатоники, затем схолиасты разделяли ее на четыре сферы: anima vegetabilis, anima animalis, anima rationalis, anima celestis (душа вегетативная, животная, рациональная, небесная). Для научно настроенных современников две первые — просто атрибуты живой (органической) материи, душа рациональная суть «убеждения и принципы», определяемые воспитанием и образованием, душа небесная — выражение из лексики священников, мистиков, романистов.
Учение о субтильном теле души связано с древним представлением о четырех элементах или стихиях, которые в сочетаниях и метаморфозах образуют много миров, в том числе доступный обычному восприятию космос. Античность часто упрекают в «телесности» и полном отрицании трансцендентности — по существу это упрек в пренебрежении абстрактно-теоретической схематикой. Действительно, сложное учение об элементах не переходит пределов сколь угодно тонкой конкретики. Только потому, что большинство не видит, не слышит и не осязает иных миров, новое время объявляет оные фантастическими, то есть теоретическими. Но возможно иное объяснение: мы не чувствуем иных миров из-за прогрессирующей стагнации восприятия. Это как раз и касается проблемы «субтильного тела» души, обладающего субтильными органами чувств.
Душа не подлежит спасению или гибели, душа не сфера рецепции моральных законов и не реторта эмоционально-эстетических флюидов. Вот одно из определений души в языческом неоплатонизме: «Это субтильное тело, свободно пребывающее во всех четырех элементах, его еще называют „телом фантазии“» (Синезий, V в. н. э.)
Несколько слов об элементах-стихиях. Каждый содержит три остальных в латентном состоянии, нельзя химически выделить «чистый» элемент. Имя указывает на доминацию того или иного элемента над тремя другими. Когда говорят «земное тело», имеют в виду следующее: в данной композиции огонь, воздух и вода обусловлены землей и действуют в режиме земли. Земное или физическое тело отличается тяжестью, инерцией, косностью, его развитие зависит от степени возможного контакта с телом субтильным, ибо душа или аутодзоон (ничем не спровоцированная жизнь, жизнь сама по себе) активизирует кровь и сердце. Оскар Милош, склонный к эзотеризму французский поэт, так развил тему: «Кровь родственна огню и свету, кровь реализует внечувственный свет. Эта физическая явь света образует циркуляцию органического пространства. Вот почему ученые средних веков, имея в виду единство духа и материи, уподобили сердце солнцу и основали свою медицину на соответствии хуморов (телесных жидкостей) и звезд. И если сердце — солнце микрокосма, то мозг — его сателлит. Это не только из-за цвета назвали его луной в алхимическом языке. Чувственное познание, исходящее от сердца и крови, рефлектируется в мозгу познанием интеллектуальным».
Циркуляция органического пространства — это экспансия индивидуальной жизненной энергии.
«Не думай, что, сидя на берегу, ты видишь, как течет река. Ты видишь ток своей крови», — сказал другой французский поэт, Анри Мишо.
«Теперь я понял: события сначала протекают в крови и только потом сворачиваются в действительность» (Густав Майринк. «Ангел западного окна»).
«Внешнее — это внутреннее, проявленное загадочным образом» (Новалис. «Фрагменты»).
Разумеется, набор цитат не лучшее подтверждение какой-либо тезы. Здесь это просто иллюстрации ретроградного и антисовременного воззрения на человека. Потому как вышеприведенные авторы разумеют под человеком «микрокосм» — уже в восемнадцатом веке понятие стало теоретическим или мистическим. Учение о микрокосме весьма подробно изложено у Парацельса и его последователей — Гихтеля, Кролла, Руланда. Парацельс, правда, говорит об «астральном теле», однако выражение затаскано до невозможности и давно потеряло начальный смысл: эпитет «субтильный», на наш взгляд, лучше соответствует ситуации тонких элементов. Оккультная терминология до крайности синкретична — здесь надобно действовать осторожно. По логике, нам неведомой, магическая и мистическая мысль возрождения и барокко пыталась примирить и даже соединить языческий неоплатонизм, христианство, иудейскую каббалистику и арабскую метафизику — в результате смесь получилась невообразимая.