Однако интуиция тоники, логоса, пропорций проявляется в трудном поиске. Чаще всего, человек чувствует свою заброшенность, растерянность, а потому направляет собственные вопросы куда угодно и кому угодно, получает массу ответов и удивляется, почему неудачно женился, сел в тюрьму и прочее. Он подменяет свой self чужим, свою тонику чужой, привыкает «плясать под чужую дудку» и превращается в человеческое нечто, в члена коллектива. Это происходит, чаще всего, постепенно: он начинает сооружать между собой и миром бастион, социальную модель, персону, и вытеснять жизнь псевдо-жизнью. Он думает, что думает он. Персона постепенно сдает свои позиции, понимая, что жить в дискомфортном свете химерического «я» невозможно и, слушая мудрые советы, создает «жизненное пространство», пользуясь чужими материалами и планами. Поначалу конформизму уступают не без тяжелых раздумий, затем любуются вот какой мыслью: я остаюсь при «внутренних» своих убеждениях, но… «с волками жить», «в чужой монастырь» и т. д., пусть думают, что я с ними, а на самом деле… Это самообман, жестокий диссонанс, вызванный подменой индивидуальной тоники. Децентрализация — мать всех пороков: панический страх и паническая смелость, зависть, честолюбие, алчность утверждают, в конце концов, естественность конформизма, и коррозия тихо и неотвратимо проедает сердцевину. И если в такой душе остается нечто индивидуальное, это не приносит ничего кроме раздражения, пьяных истерик, горьких ресентиментов.
Разумная душа вынуждена вести жестокую борьбу за дистанцию между собой и… всем остальным. Это «все остальное» надо понимать буквально. Только индивидуальный логос должен создавать и развивать понятия. Земля, небо, луна, солнце, сон, реальность, данные восприятия — ко всему этому непригодны детерминанты, константы, теории, координаты, взятые извне. Означает ли это безумие и хаос? Нет. Необходимо пролонгировать на мир собственную предустановленную гармонию. Если индивид теряет центр, то превращается в деталь другого целого.
Отец
Натуральная магия далека от прецизии, ордонанса, классификации и не любит связывать природные данности в ряды и таблицы для удобства искателя, потому непонятно, зачем написаны такие книги как «Мемориум папы Гонория», «Петушиная курица Гермогена», «Тайная философия» Агриппы фон Неттесгейма, «Большой и малый Альберт» и т. д. И уж совсем чудовищна в магическом смысле периодическая таблица Менделеева — в натуре не бывает и не может быть химически чистых элементов.
«Увиденная стрела летит медленней» — эта апофтегма Данте вполне применима к любым конкретным контактам, проще говоря, постоянное взаимодействие между вещами, событиями и восприятиями сводит на нет искусственную изоляцию, необходимую для «объективного» познания. Даже в научной химии акции и реакции веществ не поддаются строгой детерминации. Поэтому правило книжной магии — возьми то-то, сделай то-то, в результате получишь то-то — высоко сомнительно.
Торжество равномерности, прямолинейности, закона исключенного третьего обусловлено отпадением anima rationalis от более высокой стихии воды или «неба сперматических эйдосов» и триумфом стихии земли. В лексике Николая Кузанского это отторжение рацио от Интеллекта. «Непостижимость совпадения оппозиций — основа любых утверждений рацио» («О предположениях»). Иначе говоря, рацио не признает автономии пифагорейской диады, полагая оную числом среди других чисел. К примеру, рацио не может согласиться, что истина есть ложь, а нечто целое не имеет составных частей.
Каждый воспринимает природу согласно интенсивности и тонкости чувств: один лучше слышит движение сока в деревьях, другой лучше осязает и видит дыхание огня, сокрытого в минералах и металлах, индейский воин был способен, говорят, чувствовать чуть не за километр запах белого человека. Это зависит от состава крови и разности пульсации. Но когда на все эти разности налагается секундомер, некое равнодольное «средне-арифметическое», подкрадываются дефекты сердца и крови, угрожающие контакту физической плоти и субтильного тела души. Беспрерывное давление времени часов вызывает психосоматическую драму, крайне опасную для здоровья индивидов. Но таковых за последние века становится все меньше и меньше. Большинство же поддается неумолимой равномерности, равнодольности, равноправию и т. д. Иерархическая вертикаль сменилась количественной субординацией; наслоение одинаковых секунд образует минуту, скопление прямоугольных ассигнат — капитал, нагромождение одинаковых пиджаков — магазин «готового платья».
Жизненный ритм индивидуального организма вынужден «подстраиваться» под равномерные удары часов.
Изувеченный таким способом слух искажает индивидуальную координацию органов чувств, сокращает разнообразие и масштабность восприятия до «среднего арифметического». Индивидуальность, то есть результат воздействия субтильного тела души на физическую плоть, слабеет, распадается, человек превращается в частицу «массы», управляемой механическими законами социума. Данные законы проступают согласно вероятиям, свойственным динамике сыпучих агломераций.
Массу образует безотцовщина страшного земного партеногенеза.
Массу образуют сироты, согнанные в огромный воспитательный дом, где учителя отличаются от учеников степенью автоматизма. Аналогично высказался немецкий философ Людвиг Клагес в книге «Дух — противник души» (1914–1918 гг.). Можно интерпретировать «противника души» как «дух равномерной темперации», присущий буржуазии. Если это «рацио», как полагал Макс Шелер, то рацио коллективное, которое поглощает anima rationalis, рациональную душу каждого индивида.
Коллективное рацио признает один авторитет — несомненную, категорическую смерть всего и вся. Природа, по соображениям новых теоретиков, тяготеет к стекловидно-дырявой минеральности, не исключая даже солнечной системы. Со времен просветителей (д’Аламбера и Ламетри) живые существа и человек в том числе суть машины, автоматы. Отсюда совершенный атеизм обыденной жизни. Только в детском возрасте легитимны такие выражения: «этот котенок думает, что он курица», или «мама, не запирай куклу в буфет, она весь сахар съест». Дети заслуживают снисхождения. По мнению технической цивилизации, человечество до восемнадцатого века равным образом заслуживает снисхождения.
В режиме равномерной темперации благородные камни и металлы теряют магический потенциал и превращаются в простой эквивалент — крупную хорошего отлива жемчужину можно обменять на картину Ван Гога, картину Ван Гога на дешевый самолет и т. д. Это не игрушки. Созерцая жемчуг, бизнесмен погружается в климат полной серьезности. Он пришел в мир не в куклы играть, а строить кукольные фабрики, лаборатории губных помад, покуда женщины и дети могут за это платить.
Равномерная темперация расположилась ровно между жизнью и смертью. Золотая середина. Тот, кто старается жить по ее законам, не живет и не умирает. Если жизнь — abundatio, изобилие, а смерть — «ничто», рrivatio — постоянная лишенность, тришкин кафтан, присутствие и отсутствие разом. При такой ситуации особенности индивидуального восприятия излишни. Это раньше думали: если мир и не целиком мое представление, то в значительной мере, ибо нельзя разъединить пейзаж и пристальные глаза, мелодические инвенции дрозда и внимательные уши. Раньше думали так. Но коллективное рацио не связано ни с чем, если не учитывать изобретенный современниками «космический разум», «ноосферу» и т. д. Посему упорядочивает оно внутреннее и внешнее в дисциплинарной одинаковости.
Два отрывка о магии драгоценных камней: «У кого слабое зрение, может видеть, но не различать, ибо молочная пелена застит ясный взгляд. Эту пелену рассеивает топаз. Его называют камнем святого Матвея. Дано было апостолу озарять темные сердца, лечить тех, кто видел и не видел одновременно»[74].
«Икут аль акфар, то есть сапфир, ведет целомудрие к победе через все искушения»[75].
Какое отношение имеет сапфир к целомудрию? Как надо понимать трактат Авиценны «О платонической любви минералов»? В плане бытия сплошь функционального и количественного это достойный сожаления инфантилизм, фантазии детей пред чудесами природы-матери. Потому-то новая наука так ценит Галилея, Декарта, Ньютона — первых воспитателей в детских садах европейских времен.