Довольно скоро Агат вырос и стал большим черным котом. В квартире он вел себя таким образом, словно это он приобрел по сходной цене всех остальных членов семьи, носил белый галстук и белые сапожки, терпеть не мог магазинной еды и любил слушать по телевизору передачу "Российские вести". Но, несмотря на некоторый демократизм воззрений, он был очень красив и нравился всем невероятно, оттого его политические убеждения мало кто принимал всерьез.
- Когда я был моложе, - сказал доктор Черви, грузно усаживаясь в кресло, - я очень любил своего кота, которого звали Кожако. Он был совсем не такой, как ваш, - по-видимому, ирландский лесной; он был белый, пушистый и толстый, с черным, а не белым, как на вашем, галстуком и в черных сапожках.
И, глядя на никчемность нашего закатолицированного общества, неспособного к серьезным стремлениям, я, человек одинокий, решил сделать ему карьеру, ибо он того стоил.
Мне почему-то очень хотелось, чтобы мой Кожако стал чемпионом среди котов Италии.
Доктор Черви на самом деле не был кошатником. Не принадлежал он и к числу бездумных поклонников четвероногих. Он был солидным человеком и бизнесменом, и частые его визиты в Москву говорили о том, что дела его идут неплохо.
И надо сказать еще одно, весьма важное о докторе Черви: его воспоминания о далеком Кожако не были воспоминаниями сентиментального преуспевающего джентльмена, просто рядом с ним в момент "кошачьего" разговора сидела дама его сердца, в которой ему нравилось все: и ее волосы, и глаза, и одежда, и ее мысли, и даже ее окружение, к которому принадлежал и кот Агат.
Гладя кота, он говорил еще много всякой влюбленной чепухи, которую обыкновенно говорят в обществе обожаемой женщины. Разговаривая с котом, он разговаривал тем самым с ней, а гладя кота... Впрочем, кот внезапно и не ко времени почувствовал тревогу, с коленей доктора Черви соскочил и пошел куда-то, не оглянувшись, поэтому и не знал, чем там закончилось поглаживание.
Сегодня доктор Черви, с коленей которого только что соскочил кот, был серьезен как никогда. Он уже несколько месяцев представлял себе свою истинную ущербность от постоянного отсутствия счастья, ибо понимал, что это счастье может дать не положение и не счет в банке, а только любимая женщина, а ее, в свою очередь, не заменят ни деньги, ни виллы, ни даже вес в обществе.
Доктор Черви сегодня делал предложение - он предлагал воздушной фее своего сердца перед началом серьезной и счастливой жизни провести лето в Италии и тут же стал детализировать свой план, не забывая и мелочей, чем совершенно свою даму и покорил. В его плане нашлось место даже коту Агату.
- Я узнавал на таможне, - сказал доктор Черви, прижимая руки своей возлюбленной к уставшим глазам, - к сожалению, советский кот не может быть увезен за границу даже в гости, но нет такого предприятия, - добавил он поспешно, - которое я не сделал бы для тебя, мое солнышко.
Агат не стал есть положенную ему в кухне рыбу, а на часто произносимое из кабинета огромным доктором Черви свое имя не реагировал. Оно произносилось с акцентом. К тому же рыба была ему отвратительна, и вообще, если честно, ему не нравилась страна, в которой невозможно было даже достать приличного молока.
Немолодому, но счастливому доктору Черви же, наоборот, страна, осененная лаской его поздней возлюбленной, нравилась безумно. Он готов был строить здесь даже убыточные заводы, чтобы еще раз, и два, и много раз приезжать сюда, в эту столицу некогда сильного государства, и, не обращая внимания на отсутствие элементарных удобств, столь необходимых привыкнувшим к ним жителям Европы, хватать в аэропорту из-за отсутствия такси левака за блок "Мальборо" и мчаться к своей фее, упиваясь чувством, которое пришло к нему поздно, но ведь пришло же. А заводы вполне могут развалиться и без его участия.
Уже в самолете он начал тосковать о России и ловил себя на том, что все планы своей будущей жизни, сколько лет отпустит им святая Мария, он строит уже не с учетом своего одиночества, а с учетом выстраданного в этом одиночестве за целую жизнь вдруг блеснувшего напоследок счастья.
В аэропорту Мальпенсо, на платной стоянке доктора Черви ждала серебристая "Альфа-Ромео", поэтому, будучи все-таки бизнесменом, а значит, деловым человеком, доктор Черви правильно рассчитал, что думать о своей царице он сможет и в самолете, и в собственной машине, услышать ее голос он сможет только в машине, если позвонит ей оттуда по телефону, а вот полистать план дел, которые необходимо сделать в ближайшее время, чтобы побыстрее снова вернуться в Россию, он сможет только теперь, потому что, сидя за рулем, он не сможет сразу и вести машину, и разговаривать с Москвой, и листать свой план, не сможет даже несмотря на то, что его машина устроена так и напичкана таким количеством электроники, что вполне может дать своему хозяину возможность не отвлекаться на дорогу от сладостных мыслей.
Тем не менее доктор Черви не хотел рисковать.
В длинном перечне дел, занесенном в кожаный блокнот, он увидел много разной муры и вспомнил, что на этой неделе ему предстоит и получение ссуд от имеющих с ним общие soldi предприятий, и заказывание билетов на ближайшее время на "Аль-Италию", чтобы вернуться в Москву, и обзвон партнеров (это сделают помощники), и обхаживание юриста, все еще не дающего "добро" на весьма перспективный контракт.
Пункт плана сразу привлек внимание. Он значился под номером один, и цифра была обведена красным фломастером, там было коротко - "Агат".
В то время, когда изящный, легкий, огромный самолет "Аль-Италия" уже бежал по земле, намереваясь вот-вот остановиться, чтобы доктор Черви мог поскорее дойти до своей машины и соединиться по телефону со своей ненаглядной, в его голове уже созрел замечательный план по поводу маленькой четвероногой проблемы, к которой доктор Черви относился весьма серьезно, ни на секунду не допуская мысли, что, в сущности, этот кот ему не нужен; он был тонким человеком и знал, что, когда мы любим женщину, мы любим и в ней, и вокруг нее - все.
Доктор Черви прибыл на свою виллу в превосходном настроении, за три тысячи километров в родной машине он услышал слова любви, и это придало ему сил, поэтому, решив не откладывать дело в долгий ящик и отдав несколько распоряжений своим коллегам, он пересел в машину попроще и на ней уже отправился к ветеринару, ибо вознамерился с ним решить несколько важных вопросов.
И здесь доктору Черви повезло даже больше, чем он на то рассчитывал. Ветеринар умел делать не только прививки, но и прекрасно ориентировался в деле, значительней которого сегодня для доктора Черви не существовало.
Он объяснил почтенному бизнесмену, как все это надо сделать, и даже не взял с него за совет дополнительного гонорара, потому что давно, как он сам сказал, не видел восторженных глаз, а именно такими они были в эту минуту у доктора Черви.
Доктор Черви поехал домой.
И появился он у ветеринара только через три дня, ибо за эти три дня он объехал все, какие были в его городе кошачьи питомники, живодерни, объехал и всех знакомых, у которых мог бы быть товар, столь необходимый сегодня итальянскому предпринимателю.
А когда словоохотливый ветеринар увидел доктора Черви во второй раз в своей жизни, перед ним стоял высокий плотный джентльмен в хорошем костюме, с большой кастрюлей в руках. Едва ветеринар приподнял крышку, как оттуда прямо на него не выпрыгнул, не выскочил, а брызнул отвратительный бурый котище из тех, про которых Гоголь говаривал, что они только и умеют, что подлавливать неопытных кошечек.
- Кес ке се? - почему-то по-французски спросил доктора Черви ветеринар.
- Это мой кот, Кожако, - любезно ответствовал пришелец, не придумав новому коту другого имени, - мой любимый кот. Он жил со мной на вилле, поэтому не обращайте внимания, что он немного диковат, но сейчас мне предстоит далекое путешествие, поэтому я пришел к вам - не могу надолго расставаться со своим любимцем. На вилле мы не регистрировали его, а вот сейчас я прошу вас сделать ему необходимые прививки и выдать документы, которые мне понадобятся, когда я буду проходить таможенный контроль. Мы едем за границу.