Слезы кончились. Художник стал сух. Он немного постоял. Потом снял свою хорошую одежду. Нагой, он связал ее в узел и утопил. Нагой, он тихо ступил в мутные струи вонючей речки. Нагой, он стоял дрожа и сказал слово. И слово это было — о, пожалуйста, не смейтесь! — слово это было «пфимпф».
— Пфимпф, — тихо сказал художник и медленно поплыл.
Его (разумеется, совершенно случайно) никто не видел, почему потом и не искали. Обезображенный труп его нашли потом туруханские рыбаки, но какое им было до него дело?
А если вы спросите, откуда я сам тогда все это знаю, то я вам на это ничего не отвечу. Я вам другое скажу: никто ничего не знает. Не знает, кто мертв, кто жив, а кто еще не родился. Никто ничего не знает. Всех нас надо простить. Я не шучу. Я еще не сошел с ума.
Тихоходная барка «Надежда»
Раз два мужика — Тит и Влас — решили начать новую жизнь. Они решили сдать бутылки и приобрести себе на эти деньги чего-нибудь полезного.
Вот они и принесли бутылки в трех сумках, а на дверях висит бумага: «Ушла. Скоро буду. Дуся.»
— Может, и мы пойдем куда-нибудь еще? — засуетился нетерпеливый Тит.
А рассудительный Влас изрек:
— Сядь и не пурхайся! Куда ни пойдешь — везде все одно и то же.
Вот они и сели на ступеньку у дверей полуподвального помещения на улице Дубровского. Сидят и ждут с видом на реку Енисей.
А только тут подходит к полуподвальному помещению еще один человек, интеллигентный, в широком галстуке. У него не хватало каких-то там всего несчастных двадцати копеек, вот он и принес завернутые в газету 2 бутылки емкостью по 0,5 литра каждая.
Однако тоже наткнулся на «Ушла. Скоро буду. Дуся». А так как тепераментом и интеллектом интеллигентный человек превосходил Тита и Власа вместе взятых, то он тогда нецензурно выругался, швырнул пакет под дверь и пошел достать мелочи в другое место.
Вот на этом-то пакете и остановилось зрение Тита. Тит и говорит Власу:
— Смотри-ка, чё там?
На что рассудительный Влас отвечает:
— Смотри-ка! Вон видишь — идет по Енисею тихоходная барка «Надежда», на которой мы с тобой оба работали.
Но Тит его не послушал. Он коршуном кинулся к свертку и обнаружил, что бутылки интеллигентного человека уже обе разбитые.
— Об чем ты и сам бы мог догадаться, — сказал Титу рассудительный Влас. И прикрикнул: — А ну-ка не мшись! Смотри-ка лучше на Енисей! Видишь — она уже почти прошла, тихоходная барка «Надежда», на которой мы с тобой оба возили дрова.
Тит воскликнул в ответ:
— Ах, зачем же я буду смотреть на эту падлу-барку и на гада-капитана товарища Кривицкого?
Влас сухо поморщился, а Тит отвел глаза и вздохнул:
— Не смотри на меня, как Ермак на буржуазию, Влас! Всему свету известна твоя доброта, и лишь потому я не смотрю на тебя, как буржуазия на Ермака, Влас! Подумай, что ты делаешь, Влас!? Ведь ты любуешься ничтожной баркой «Надежда», Влас! Ничтожной баркой, спутавшей нам обоим жизнь, Влас!
Так сказал Тит, и Влас был вынужден с ним согласиться.
По инерции они оба все еще глядели на воду, а потом Тит предложил:
— А не прочитать ли нам ту газету, в которой дурак нес бутылки? Может, мы хоть там найдем что-либо полезное или поучительное? А тем временем и Дуська придет.
И они оба взялись читать газету. И вот что из этого вышло.
Они оба читали длинную газету. Читали, читали, читали… Тит со многим соглашался и кивал головой. Влас тоже соглашался, но головой не кивал, потому что у него на шее вскочил фурункул.
То есть, чтение газеты доставило им обоим много радости. Но вот что из этого вышло.
— А все-таки хорошо пишут, — сказал Тит, отбрасывая газету. Мы бы с тобой так никогда не смогли написать.
Наступило гнетущее молчание.
— Как… как? Что ты сказал? Чтобы мы с тобой не смогли так написать? — только и успел вымолвить пораженный Влас. — Чтобы мы с тобой! Орлы! Орлы, которые не боятся никого и ничего на свете! Мы бы с тобой так никогда не смогли написать?
Только и успел вымолвить пораженный Влас, как слезы крупными гроздьями упали из его круглых глаз на землю.
Тит окаменел. А Влас продолжал, скрывая рыданье:
— Теперь я понимаю, почему нас списали с тихоходной барки «Надежда»! Вовсе не потому, что мы оба — бичи! Вовсе не потому! А потому, что ты — сука, а не матрос! Ты согнулся! Ты стал трус! А я остался орел! А ты согнулся!
Тут Тит не выдержал. Подскочил, и они оба стали драться, катаясь в пыли по летней сибирской почве. В непосредственной близости от великой реки Енисей. Осуждаемые взглядами других граждан, постепенно скопившихся у дверей полуподвального помещения в чаянии сдачи пустой посуды.