— Хорошо. А как здоровье матушки?
— Умерла. Умерла мама, — отвечает Женя, и голос его дрожит.
Жалко мне его стало до ужаса.
— Да, дела. Ну — хоть отмучилась. Как говорится — как ни болела, а все ж померла, правда?
Это я, чтобы его подбодрить. Это вроде как шутка.
А он вздохнул и ушел.
А я решил, что подам на захватчиков и в Верховный суд, если это потребуется. До каких пор мы будем поощрять нахальство? Пускай горит земля под ногами нахалов. Пускай их судит Верховный суд!
А если и Верховный суд их не выкурит, тогда я выброшусь из окошка и оставлю записку, где напишу, что это они меня столкнули, Пидколодные. Ну, это я, конечно, шучу, но я своего добьюсь. Они у меня попляшут. Это я вам точно говорю.
Столько покойников
За 150 рублей в месяц я уже который год изучаю жуков в одном из научно-исследовательских институтов местного значения.
Работа мне нравится. Жуки не разбегаются, сидят в клетках. Иногда умирают, и нам привозят новых жуков. Тихие жуки. Вялые жуки. Бодрые жуки. Я прихожу на работу, скушав булочку с помадкой и стаканчик кофе с молоком. Надеваю халат — и скорей к жукам.
А тут у нас помер один одинокий сотрудник. Мы, посовещавшись с товарищами, организовали комиссию, чтобы похоронить его чин по чину. Коллектив пошел навстречу: были собраны немалые деньги, причем многие добавляли от себя лично, невзирая на довольно низкие ставки нашего института.
И я был направлен в морг, чтобы, произведя необходимые формальности и заплатив, подготовить тело нашего коллеги к захоронению.
А была зима. И вечер. И, знаете ли, неуютно так дул ветер и сдувал с крыш тучи снега, создавая искусственный снегопад.
А морг помещался на улице Карла Маркса.
Я толкнул калитку и по протоптанной тропе прошел к домику, светившему желтенькими окошечками.
В первой комнате было тихо и чисто. Среди сугубо медицинской обстановки, положив голову на кулаки, дремал мужчина, который потом оказался нервным.
Я в кратких выражениях объяснил ему цель своего визита.
— У вас гробы есть? — спросил я.
— У нас гробы есть, — ответил служитель, не меняя положения.
Тогда я объяснил ему, что его труд будет хорошо оплачен. Что я располагаю специальными суммами, которые будут вручены ему без каких-либо квитанций либо расписок.
При слове «суммы» глаза мужчины широко открылись. Он встал и сказал дрогнувшим голосом:
— Дак. Оно — конечно. Мы ж — люди.
— А он — сирота, — сказал я. — У него никого нету. У него была мать, но она — умерла. У него была жена, но она его бросила.
— Конечно, конечно, — бормотал служитель. И, накинув халат, стал идти в другую комнату. Я хотел последовать за ним, но он остановил меня властным жестом.
— Вам туда не надо.
— Почему? — возразил я. — Я — нормальный человек. Я сам многое пережил.
— Дух там особенный, и часто не выдерживают, — тихо сказал служитель, оглядевшись по сторонам.
Я тогда еще подумал, что определенно работа накладывает отпечаток на человека.
— Нет, знаете ли. Я — не мальчик. А потом — вы там один долго провозитесь. Разве вам легко одному его опознать?
— Уж, наверно, опознал бы, — вздохнул служитель, пропуская меня вперед.
Скажу сразу, что я ничего не помню, как там внутри все устроено. Столы помню. Освещение тусклое. Зябко. Формалин. И — дух.
— Вот этот, пожалуй, — сказал я, осторожно убрав с лица покойного простыню.
— Ну, стало быть, сделаем, — бормотал санитар и резко дернул труп за ноги.
Голова ударилась и стукнулась.
— Осторожней же вы! — невольно прикрикнул я.
А я и не знал, что санитар нервный.
Нервный санитар опустил руки по швам и расплакался.
— Вы знаете, сколько их у меня? А? Оглянитесь вокруг! Оглянитесь!
— Я не хочу оглядываться. Я вам плачу деньги, а вы делайте свое дело.
— У меня их массы. Вы знаете, сколько их у меня? И сколько всего на свете покойников? Вот мы сейчас с вами тут стоим, а на земном шаре — миллионы покойников.
— Но ведь в этот же момент родились и миллионы новых детей, — возразил я, но санитар не слушал.
— Что я могу поделать? Я стараюсь, но столько покойников! Или вот при вскрытии иногда тоже ругаются. Так ведь вы вот рыбу, например, на кухне потрошите — у вас и то… Вот возьмите, например, столовые, вы бывали в столовых на заднем дворе?
За эти слова я размахнулся и сильно дал ему в зубы. Несчастный горько зарыдал, прикрывшись рукавом серого халата.
Я обнял его за плечи и вывел из обоих помещений на воздух и мороз. Мы стояли, обнявшись, на улице Карла Маркса под звездами и тучами искусственного снега.