Так прошла зима. Однажды Сирья сказала Борису, что она в него сильно влюблена. Борис не понимал, что именно она имеет в виду, и Сирья долго поясняла свои слова. Она говорила о том, что поток любви захватил ее, и ее медленно разворачивает, чтобы нести по течению. Но она еще в силах выплыть, в силах бороться с течением, она пока еще может одолеть течение и выбрать себе безопасное место для плавания. «Я для вас игрушка, Борис! Вы играете мной, я боюсь в вас влюбиться совсем. Совсем, совсем, совсем…» — печально говорила она, целуя Бориса и гладя его мужественное лицо, обезображенное красивым шрамом. Малообразная речь ее закончилась сообщением о том, что она увольняется с завода строительных материалов и уезжает в город Пыльтсаама, тридцать два километра от железнодорожной станции Йыгева, где будет жить у родных на хуторе, а работать поступит на знаменитую фабрику пыльтсаамской горчицы, и что она уже две как недели подала законным порядком заявление об увольнении, отработала положенные, согласно КЗОТу, двенадцать дней, и завтра, а вернее даже сегодня, рано утром, она возьмет свой тяжелый чемодан и сядет на рассвете в междугородний автобус, который своими желтыми фарами прорежет туман. Чемодан уже собран. Она прощается.
Борис растрогался и сначала хотел проводить ее по темным улицам маленького городка, но потом решил не ломать традицию и заснул, предварительно договорившись с Сирьей, что он подойдет к автобусу и поцелует ее на прощанье.
Он проснулся пятью минутами позже того времени, когда еще можно было успеть выполнить обещанное. За окнами совсем рассвело, но плотный белесый туман скрывал все видимые предметы на расстоянии десяти-двадцати метров. Запрокинув голову, Борис напился теплой воды из носика эмалированного чайника. Он вышел на улицу, направляясь к морю.
В городке было совсем тихо. Он шел мимо почты, видел выставленный в окне громадный рекламный конверт с портретом какого-то сердитого человека и надписью, поясняющей, что этот человек Эдуард Сырмус[5].
Каменные низенькие дома. Кирха. В тумане. Тени дымящихся труб завода строительных материалов. Сырмус.
Дорога вела к морю. Он миновал кладбище. Лес. Обрыв. Мостик. «Глинт, это называется глинт»[6], — вспомнил он свою специальность. — Вдали белел маяк.
На берегу появилась Лавиния. Она молча смотрела на Бориса, но он, отрицательно покачав головой, вошел в воды мелкого залива и зашагал по направлению к Финляндии. Вскоре его остановил эстонский пограничный катер. Врачи сочли, что случившееся являлось суицидальной попыткой и, продержав больного определенное время на больничной койке, с миром отпустили его.
Юрочка повесился. Муж избил Лавинию. Лавиния развелась с мужем и эмигрировала в Швецию, где у нее обнаружились родственники по отцовской линии. Сирья написала Борису письмо. Борис уехал в Москву и там женился на женщине с ребенком. Следующей весной она умерла от родов. Борис воспитывает сына и приемную дочь.
Ибо жизнь не кончается. Все — бессмертны. Никто никогда никуда не возвратится.
Кто-то был, приходил и ушел
Ирина Аркадьевна Снегина, сорока двух лет, частенько возвращалась в свою квартиру глубочайшей ночью, что было связано с ее профессией, заключавшейся в игре на домре-прима 2 в профессиональном оркестре народных инструментов. Отнюдь не собираюсь представлять ее как вымороченную опустошенную фригидную персону — одинокую, с прошлой любовью, за эдакую гуманистическую особу отнюдь я не собираюсь выдавать Ирину Аркадьевну. Кому хочется видеть таких баб, тот пускай езжает в Ленинград, там таких честных полные коммуналки, а кому хочется про такую Женщину прочитать художественное произведение, тот пускай мои литературные листы тут же откладывает в сторону, ибо ничего подобного он здесь не найдет.
У Ирины Аркадьевны были: дочь, сын и даже, кажется, внуки — я точно не знаю, она обманула меня, и я был на нее сердит, отчего и пишу этот рассказ. Я наивно полагаю, что если я напишу (допишу) этот рассказ, то психофизиологическое состояние мое совершенно изменится, и Ирина Аркадьевна станет мне не то, чтобы мила и приятна, но по крайней мере я смирюсь с ней, как с родственной персоной, с РОДСТВЕННИЦЕЙ. Знаете, в семье всегда есть уроды, и все их очень любят, хотя и морщатся, хватаются за голову при очередном упоминании об их штуках… Меня предупреждали, что Ирина Аркадьевна уже не одного меня такого голубчика надула, но я отмахивался, мне было все равно. Я люблю все формы жизнедеятельности, и когда образованная и прогрессивно настроенная Ирина Аркадьевна предложила мне сделать русское либретто для камерной рок-оперы «Поцелуй на морозе» (с ее музыкой, удивительно сочетающей древнерусский ладовый распев со стилем «диско»), я тут же согласился, ибо Ирина Аркадьевна, с младых ногтей циркулирующая в СФЕРАХ, обещала поддержку и Ивана Митрофановича, и Митрофана Тихоновича, все заслуженных да народных, хороших русских людей. И говорила, что немедленно по исполнении заказа будет заключен договор, и я получу тысячу пятьсот рублей денег.
5
6
Глинт — это крутой уступ древнего силурийского плато, простирающийся к Югу от Финского залива, реки Невы и Ладожского озера.