И все же в те годы вновь стали серьезно разрабатываться медицинские, социологические и криминологические проблемы пьянства и алкоголизма, которые могли дать научную основу для разработки «алкогольной» политики: например, сведения о структуре потребления спиртного, половозрастной динамике, путях приобщения к «водочной культуре», традициях потребления (в России, как известно, больше привыкли пить дома, а не на улице или в кафе), связи потребления с заработком и т. д. Кстати, оказалось, что больше пьют не самые низкоквалифицированные с наиболее низким доходом работники, а как раз наоборот: с ростом доходов росло и потребление[613]. Впоследствии подобные научные изыскания прекратятся, а «питейная» статистика станет совершенно недоступной.
Несмотря на все издержки кампанейского подхода, к началу 1930-х годов потребление водки в крупных городах сократилось на 25–40 %[614]. Но, добившись единовременным натиском немалых успехов, ОБСА оказалось не в состоянии закрепить их и разработать сколько-нибудь реальную стратегию и тактику дальнейших действий. У движения не было четко определенной цели (и даже устава) помимо объявленной задачи «будоражить» общественность и создавать «противоалкогольное общественное мнение».
Первое удавалось сравнительно легко с помощью обычных методов массовых кампаний и при известной поддержке со стороны партии и органов власти. Второе оказалось куда труднее. С легкостью отбрасывая привычный бытовой уклад, идеологи новой жизни стремились заменить его достаточно абстрактными лозунгами грядущего совершенства:
Сейчас при чтении этих строк создается впечатление, что поэт не столько отвергал, сколько призывал (и едва ли не нуждался в ней сам) к своеобразной духовной эйфории строительства небывалого на Земле общества. В таком случае обойтись без «опиума» было довольно трудно.
К тому же и сами «трезвенники» понимали свои задачи по-разному. У руководства движения стояли наиболее радикальные сторонники полной трезвости; во всяком случае, попытки агитации на тему «Как нужно культурно выпивать» Обществом пресекались как идейно вредные[615]. Ю. Ларин и его единомышленники предполагали достичь «полного искоренения алкоголизма» менее чем за десять лет[616]. Но тем самым подрывалась массовая база движения, поскольку далеко не все его потенциальные сторонники были способны отказаться от рюмки вина за праздничным столом. Не удалось сделать ОБСА и массовой молодежной организацией, не утвердилось оно и в деревне; это признавали сами трезвенники на I областном съезде Московского ОБСА в 1930 году.
Сравнивая кампанию 1928–1931 годов с антиалкогольным движением начала ХХ века, можно сказать, что ее результаты, несмотря на поддержку государства, оказались довольно скромными. Предпочтение явно отдавалось «штурмовым» методам и поголовному «охвату» в ущерб длительной «черновой» работе. Другим коренным недостатком стал к началу 1930-х годов принципиальный отказ от комплексной работы по устранению социальных факторов, порождавших такое сложное явление, как пьянство. Тот же Демьян Бедный главной и единственной причиной объявлял
Такой типичный для пропаганды 1920-х годов подход был предельно примитивен, к тому же принципиально отрицал какую-либо ценность исторического опыта, в том числе и в области борьбы с пьянством.
Культурный разрыв эпох наглядно воплощался в лозунгах и политических установках типа «Пьющий – враг социалистического строительства» или «Никто не имеет права отравлять свой мозг и мышцы, которые должны работать на общую стройку!». Эти лозунги вообще игнорировали подход к пьянству как к человеческой беде и необходимость социальной помощи; речь могла идти только о вине несознательных граждан, уклонявшихся от «общей стройки».
Само ОБСА пыталось преодолеть возникшие трудности. К 1931 году оно по причинам, о которых еще пойдет речь, потеряло интерес к поискам новых форм и методов работы в своей области. На страницах издания Общества появились призывы перейти от «узко-трезвеннической агитации» к грандиозной борьбе за переустройство всей сферы быта на принципиально новых началах[617]. Постановка вопроса вроде бы не вызывает сомнений. Однако, таким образом, конкретная задача превращалась в одну из частностей преобразования всего уклада жизни и неотвратимую закономерность развития социалистического общества. Но для решения столь грандиозной задачи «бытовой революции» кампанейские методы были еще менее пригодны.
614
См.: Трезвость и культура. 1929. № 9. С. 3;
617
См.: