И Хрущев, и Брежнев были заядлыми охотниками. Многих видных зарубежных политиков, в том числе и из Соединенных Штатов, привозили в лесное угодье Завидово. По русской традиции охота обязательно заканчивалась выпивкой. Внук Брежнева вспоминает: «Был такой случай. Пока Леонид Ильич с госсекретарем США сидели на вышке, ждали кабанов, дед втихаря достал бутылку водки, переводчик Суходрев – то ли сало, то ли огурец. Дед поил Киссинджера и заодно решал вопросы по договору ОСВ»[799].
Даже во время праздничных демонстраций для высших руководителей на Мавзолее были оборудованы специальные столики, которые не были видны с Красной площади и на которых стояла выпивка, появлялись официанты с термосами с горячим вином.
А вот как описывает Борис Ефимов празднование пятидесятилетия Константина Симонова в Центральном доме литераторов: «Фурцева добавила: «А вот мне налейте». Рождественский осторожно нацедил в кружку несколько капель водки. Фурцева молча наклонила бутылку, наполнила кружку до половины, пригнувшись, выпила, отломила кусочек хлеба, понюхала и, кивнув головой, вернулась на свое место. Разинув рты, все мы смотрели ей вслед. Нельзя было не заметить, что выпила она полкружки водки спокойно и равнодушно, как выпивают стакан воды. Незачем скрывать, что в ту пору любили посплетничать насчет пристрастия Фурцевой к крепким напиткам. Но этого, на мой взгляд, не было. Это была скорее необходимая разрядка от бесчисленных обступавших ее проблем, забот и интриг. Возможно, что иногда для этого требовалась несколько повышенная доза»[800].
Если рыба гниет с головы, то советская общественно-политическая система «загнивала» всеми частями одновременно. Пристрастие к алкоголю высшего руководства страны являлось всего лишь отражением общих социальных процессов, и к концу брежневского застоя контролировать пьянство уже было невозможно.
Самостоятельной медико-социальной проблемой стал алкоголизм у женщин, темпы роста которого опережали темпы его распространения среди мужчин. Некоторые ученые выдвигали в качестве объяснения последствия Второй мировой войны, другие считали женский алкоголизм прямым следствием изменения их социального положения, повышения их роли в общественном производстве – своеобразной «расплатой за эмансипацию» и связанным с ней ослаблением социальных запретов.
В некоторых городах были даже открыты женские медицинские вытрезвители. В психиатрических больницах появились женские отделения для лечения от алкоголизма, где приходилось наблюдать и белую горячку, и алкогольный галлюциноз, и алкогольный параноид. И это несмотря на то что женщины не пили одеколон, политуру и другие суррогаты. Самое страшное, что прогноз при женском алкоголизме менее благоприятен, чем при мужском.
Уровень потребления алкоголя на душу населения и число страдающих этим недугом возрастало. Угрожающе увеличивалось число алкогольных психозов – грубейшего нарушения психики. Случайно ли, что в стране рождалось столько больных детей и дебилов? При изучении наследственности у больных отягощенность алкоголизмом выявлена в 56 % случаях, отягощенность психическими заболеваниями – в 6 %. Таким образом, отягощенная наследственность имела место у 62 больных из 100. Если в семье есть алкоголик или душевно больной человек, это накладывает серьезный отпечаток на всю семейно-бытовую обстановку[801]. Поражение генетического фонда за 1960-1970-е годы составило 17 % и находилось в прямой корреляции с уровнем потребления алкоголя. При среднедушевом потреблении 1 литра этанола в год рождалось 1 % дебильных и 1 % полудебильных детей, что давало 2 % поражения генетического фонда в популяции[802]. Дети с психологическими отклонениями, например, олигофренией различной степени, как правило, не могли учиться в обычной школе. В специальных школах-интернатах программа не предусматривала такие предметы, как геометрия, алгебра, физика. Увеличивалось число лиц призывного возраста, которые не могли быть призваны на действительную службу в связи с физическими и психическими дефектами. В стране было более 1, 1 млн психически неполноценных детей, около 3 тысяч покончили жизнь самоубийством[803].