Лейтмотивом выступлений прокурора на процессе было раскрытие метафоры, представляющей антиалкогольную кампанию в качестве попытки возведения большевиками очередной «Вавилонской башни». Адвокат же, пользуясь, как и оппонент, библейскими аллегориями, говорил о «Вавилонском потопе» пьянства, обусловившем принятие большевиками экстраординарных мер.
Прокурор: «Все мы были бы счастливы, имей «сухой закон» 1985 года только одну плоскость бытия – спасение миллиона наших сограждан от тлетворного влияния пьянства и алкоголизма. Но, увы-увы для уважаемого адвоката, печальной памяти «сухой закон» имел свою неприглядную оборотную сторону. Адвокат, выхолостив страшные цифры потребления водки из общего контекста тогдашней жизни, не просто не раскрыл сути проблемы, он подменил этими цифрами реальный быт миллионов страдальцев, томившихся в очередях за водкой, вычеркнул из реальности сотни тысяч пострадавших от отравлений суррогатами, он вынес за скобки тот позор, который пережила наша страна из-за неуемных фантазий кучки политических экстремистов, имевших в те годы безграничную власть над телами и душами людей… Люди искали замену государственной водке и ее находили. Умирая, к примеру, от употребления дихлофоса или политуры. Я продолжаю настаивать, что авторы «сухого закона», приступив к его осуществлению, обманули себя и попытались обмануть общество в самой главной, исходной посылке, переложив вину за сугубо социальную болезнь на «злодейку с наклейкой»… И Горбачев, и Лигачев виновны в том, что произошло в 1985-м. Они находились в руководстве партии, они были ее «мозгом». Все, что было связано с реализаций «сухого закона» – на их совести. Вот поэтому я настаиваю на вынесении им сурового обвинительного приговора»[884].
Адвокат: «Я продолжаю настаивать, что «сухой закон» 1985 года во многом был благом для нашей страны и нашего народа, как бы это ни пытались извратить сегодняшние ниспровергатели вчерашних кумиров – того же Михаила Горбачева, к примеру… Прокурор винит Горбачева: «сухой закон» 1985 года был разрушительным для нашей страны. Но кто реализовывал этот закон, кто претворял его в жизнь? Разве Горбачев? Разве не с низов шла инициатива, разве не народ требовал пьянство запретить? А разве не народ нес погибель виноградникам, погибель водке, о которой с такой любовью говорил наш прокурор? Да, господа, народ. Тот самый народ, который, по словам стороны обвинения, жизни своей не представляет без того, чтобы вечерком не опрокинуть бутылку-другую сорокоградусной только потому, что он – русский человек… Миллионы, партийные или беспартийные, какая сейчас разница, на местах трансформировали до абсурдности ту здравую идею, которую нес в массы Горбачев, – отрезвить нацию. Отрезвили, порубив с азартом виноградники. Дружно осудили алкоголиков, засадив больных людей в концлагеря под названием лечебно-трудовой профилакторий. Горбачев пожал плоды своей доверчивости, своей веры в эфемерную народную мудрость… Ваша честь! «Сухой закон» принимали не только в США или в СССР. Он был в Швеции и в Финляндии. И что? Там разве поднял головы криминал? Там расплодились бутлегеры? Нет. Найдите водку в Арабских Эмиратах! Нету. И ничего, люди здравствуют, ездят на «мерседесах», и что-то я не слышал, чтобы там нюхали клей или травились дихлофосом. И если русские и американцы пали смертью храбрых в борьбе с «сухим законом», одни за водку, другие за милое их сердцу виски, – мое им сожаление. В архетипах самих народов ищите червоточину»[885].