- Молодец, Солнышкин, - сказал Робинзон, и они сели допивать кофе, которого стало от дождя вдвое больше. Буря всё усиливалась. Внизу трещали деревья, прыгали по сопке потоки. Сбоку, сквозь щель в стене, которую старый Робинзон не заделывал нарочно, посвистывал настоящий морской ветер, и теперь Солнышкину было так хорошо, как будто он потерпел кораблекрушение и вдруг оказался на острове в гостях у настоящего Робинзона. Глаза у него слипались, но он подошёл к окну с подзорной трубой и посмотрел вниз. Океан бушевал. На улицах города никого не было. Только у отделения милиции, под фонарём, приплясывали две какие-то странные фигуры. Издалека Солнышкин, конечно, не узнал Ваську и артельщика, которых лейтенант выгнал протрезвиться под бесплатный холодный душ. Солнышкин положил на место трубу, улёгся на шкуре и, хотя у него болел палец, уснул, как под хорошую корабельную качку. ...Солнышкину снились жуткие вещи. Ему приснилось, что его прямо на ходу поезда вытряхивают из мешка. Он вылетает в окно, катится по скалам и с громадной высоты падает в зелёное-зелёное море. На лету он с треском цепляется брюками за нос какого-то корабля, выскальзывает из них, а сверху раздаётся голос: "Ай-яй-яй, молодой человек..." Он приготовился ласточкой нырнуть в воду и открыл глаза. Над ним качал головой старый Робинзон: "Ай-яй-яй..." Солнышкин сидел в глубокой дыре, оттого что доски под ним с треском провалились. - Крепкая была качка, - сказал с улыбкой Робинзон и похлопал рукой по спинке топчана. - Видно, отслужил старина. Тридцать лет обеспечивал ночлег всем потерпевшим кораблекрушение. Ну, подъём, подъём! Солнышкин вскочил, высунул в открытое окно круглую, как яблоко, голову и зажмурил глаза. Сверкало солнце, приплясывало море, свистели птицы, а под окном потихоньку булькали ручейки. Он оделся, схватил ботинки, мешок и направился к двери. Но Робинзон надел на морщинистый нос очки и повернулся к нему: - Куда? - Искать пароход, - сказал Солнышкин. - А этот тебе не нравится? - спросил Мирон Иванович. - И команда получилась бы неплохая: Робинзон и Солнышкин! Солнышкину очень не хотелось обижать старика. Он ещё раз посмотрел на штурвал, на иллюминаторы, на окно, обращённое к заливу, и вздохнул: - Корабль что надо, да ведь он стоит на одном месте... - Эх-хе-хе... - усмехнулся Робинзон, - что верно, то верно. Всё на месте и на месте. Все уходят в море, а Робинзон живи один, волнуйся из-за них и шагай свои две мили в сутки! Он подошёл к большому глобусу, к которому были прицеплены белые бумажные пароходики, повернул его, и пароходики тоже завертелись и побежали по голубым морям. - Что ж, прикрепим сюда ещё один пароход, - сказал старик. - Пароход, на котором поплывёт Солнышкин. Потом он остановился у полки, взял что-то с неё, положил в карман кителя и вместе с Солнышкиным вышел из этой удивительной хижины.
ПРИВЕТ МИРОНУ ИВАНОВИЧУ!
На каждом шагу Солнышкин поворачивал голову то влево, то вправо, потому что из каждого переулка то и дело раздавалось: - Мирону Ивановичу привет!.. Привет, Мирон Иваныч! А рота курсантов мореходной школы приветствовала его хором, будто старый Робинзон был сегодня именинником и одновременно командующим парадом. Всё в городе после ливня было чисто, ярко и празднично. Пуговицы на кителе маленького сухонького Робинзона сверкали, как адмиральские ордена. Он переступал через лужи и весело помахивал всем рукой. Вдруг из-за поворота кто-то закричал: - Стойте! Стойте! Робинзон и Солнышкин повернулись. По улице босиком шлёпал весь мокрый Васька-бич. Брюки у него были закатаны, в руках он держал раскисшие туфли, а с его чуба и длинного носа срывались громадные капли. - Мирон Иваныч! - заныл Васька... - Мирон Иваныч, помоги. Надоела эта тунеядская жизнь... - Неужто? - удивился Робинзон. - Ей-ей, - заплакал Васька. - Чем же тебе помочь? - Дай мне хороший пароход! - Так, так, - усмехнулся Робинзон, - ну, какой, например? - Ну... - замялся Васька, - чтобы боцман подобрей, а компот побольше. Васька забегал то с одной, то с другой стороны. Солнышкин смотрел на него с презрением. - Ну что ж, с превеликим удовольствием, - улыбнулся Робинзон и пошёл с Солнышкиным дальше. Васька зашлёпал босиком сзади. Они прошли по набережной мимо чугунного забора, мимо громадного памятника, с пьедестала которого двадцатиметровый красноармеец в будёновке трубил победу Красной Армии на весь океан. Уже вдали поднялось важное океанское пароходство. И по улице, обгоняя друг друга, помчались на совещание капитаны, начальники и помощники начальников. В это время из-за угла появился кто-то громадный и громогласно сказал: - Батюшки! Вот это встреча! Мирон Иваныч! Солнышкин отшатнулся и увидел капитана, который был в два раза выше Робинзона. А фуражка на голове у него была такая, что налезла бы на голову двум капитанам вместе.