— Что такое? — осведомился Нед, поднимаясь на ноги. — Ты о чем это, черт тебя побери, толкуешь?
— Она никому о тебе не расскажет, не волнуйся. Я познакомилась с этой леди в поезде. В Налгитасе она никого не знает, ну я и пустила ее к себе в комнату, — объяснила Эдди, а потом торопливо добавила: — Только на одну ночь.
Нед прошелся по комнате, осторожно коснулся головы в том месте, где с ней соприкоснулась щетка Эммы, после чего посмотрел на руку. Крови не было.
— Надо признать, ты пустила к себе леди с весьма тяжелой рукой, — сообщил он, а потом, повернувшись к Уэлкам, спросил: — У тебя лед есть? У меня на голове шишка размером с гусиное яйцо.
— Джентльмены обычно входят в дом через дверь, но ты, похоже, не из их числа. Ну, пойдем, что ли? — сказала Уэлкам, и они прошли на кухню. За ними последовали Эдди и Эмма, торопливо набросившая пеньюар на свою ночную рубашку. Эта рубашка из плотного полотна, с длинными рукавами и застегивавшаяся на пуговицы до самого горла, совершенно не подходила для Налгитаса, и оставалось только удивляться, как Эмма могла в такую жару в ней спать — особенно с распущенными по плечам волосами. Хотя в волосах Эммы местами проступала седина, они были длинные и густые и красиво завивались у щек. Эдди же собирала свои редкие волосы в узел и закалывала на затылке.
Уэлкам выковыряла из ящика кусочек льда, завернула в полотенце и приложила к голове Неда.
— Подержи пока, — сказала ему служанка. — Полагаю, ты и поесть не прочь?
— Не прочь, — сказал Нед.
Уэлкам разгребла кочергой тлеющие угли в очаге, сунула туда щепы и затопила плиту. Потом она нарезала грудинку, положила ее на сковородку обжариваться и стала замешивать тесто.
— Ты тоже завтракать будешь? — спросила она Эдди.
Вчера Эдди выпила слишком много виски; у нее болела голова, и сама мысль о еде заставляла болезненно сжиматься ее желудок. Поэтому она покачала головой. Тогда Уэлкам повернулась к Эмме и вопросительно на нее посмотрела.
— Я, с вашего разрешения, позавтракаю. Если, конечно, это не слишком вас обременит. Но я могу помочь, если хотите, — сказала Эмма.
Уэлкам помотала головой из стороны в сторону. Эмма уселась за кухонный стол в противоположном от Неда конце, бросив на него взгляд, полный ужаса.
Нед взглянул на нее с веселой улыбкой, а Эдди подумала, что глаза у него всегда смеются — даже когда он сердится. Из всех мужчин, каких Эдди когда-либо знала, у Неда был самый веселый и незлобивый характер. А еще он был очень хорош собой и считался самым привлекательным парнем в округе. Он был мускулист, прекрасно сложен, имел добрых шесть футов роста, зеленые глаза и отливавшие на солнце золотом кудрявые каштановые волосы. Женщин тянуло к нему как магнитом, но, несмотря на все искушения, Нед оставался ей верен. Если разобраться, он хранил верность проститутке, и уже по одной этой причине Эдди чувствовала себя в его присутствии почти счастливой.
— У вас есть передо мной одно преимущество, — сказал Нед, обращаясь к Эмме. — Вы знаете мое имя, а я вашего не знаю.
— Ее зовут Эмма Роби. Она — невеста по переписке из Канзаса. Приехала сюда, чтобы встретиться со своим дружком, но он решил, что она для него малость старовата, и бросил одну на станции, — сказала Эдди. При этих словах Эмма закусила губу, и Эдди вдруг стало стыдно. Проявлять жестокость по отношению к гостье не было никакой необходимости. — На мой взгляд, для нее даже лучше, что все так закончилось, — добавила она с некоторым смущением.
— Значит, вы вернетесь домой? — спросил Нед.
— Она не может вернуться. Брат ее и на порог не пустит.
— У вас язык вообще есть? Или вы только драться умеете? — глядя на Эмму, осведомился Нед.
У Эммы едва заметно приподнялись уголки губ, а глаза цвета незабудок чуть расширились. Казалось, она уже немного успокоилась; тем более Эдди, желая ее ободрить, утвердительно кивнула — дескать, разговаривать с этим парнем можно.
— Я думала пожить здесь несколько дней. С разрешения вашей сестры Эдди, разумеется, — пробормотала женщина.
— Чьей сестры? — переспросил Нед.
— Твоей, чьей же еще? — сказала Уэлкам. Громкое шипение поджаривавшегося на свином сале теста, которое вылила на сковородку Уэлкам, не могло заглушить ее утробного хихиканья. В другой сковородке, поменьше, она растопила и довела до коричневого цвета сахар, после чего добавила в него немного воды.
«С чего это Уэлкам взбрело на ум готовить сироп?» — подумала Эдди. Обычно перед ней и девицами — да и перед Недом тоже — негритянка ставила на стол жестянку с черной патокой, и дело с концом. В следующую минуту, впрочем, Эдди поняла, что Уэлкам просто-напросто захотелось похвастать перед Эммой своими талантами. Скорее всего, она и впрямь когда-то работала кухаркой в благородном семействе, хотя Эдди не стала бы со всей ответственностью этого утверждать, она привыкла не задавать людям лишних вопросов. Одно не оставляло сомнений: Уэлкам считала Эмму куда более благородной особой по сравнению со всеми остальными обитателями «Чили-Квин», в том числе с собственной хозяйкой, и старалась исключительно ради гостьи. Придя к этому выводу, Эдди обиделась.