— Как мило, что вы сдержали ваше обещание. Все эти люди так утомили меня. Садитесь сюда и расскажите, что вы делали.
Она прослушала меня секунд десять, а затем прервала меня вопросом.
— А вот этот ваш друг, с которым вы пришли, я встретилась с ним в доме леди Леннось. Разве и он что-нибудь тоже написал?
Я объяснил, что он написал.
Расскажите мне, что он написал. Я имею так мало времени и читаю только такие книги, которые мне помогают.
При этом она бросила мне взгляд более красноречивый, чем слова.
Я описал ей книгу, и, желая поступить с другом справедливо, даже прочитал наизусть несколько мест, которыми он особенно гордился. Одна фраза, казалось, особенно понравилась ей: «Руки доброй женщины вокруг шеи мужчины все равно, что спасительное кольцо, брошенное ему судьбой с неба».
— Как прекрасно! — прошептала она. — Скажите-ка еще раз.
Я повторил, а она говорила слово за словом вслед за мною. При этом на нее нелетела шумная старая дама, а я убрался в уголок, стараясь показать вид, будто я очень доволен, что мне не вполне удавалось.
Немного позже я отыскал моего друга и нашел его в уголку, говорящим с ней. Я подошел и ждал.
Они говорили о последнем убийстве на востоке Лондона. Пьяная женщина была убита своим мужем, рабочим, которого разозлило разорение его дома.
— А, какой силой обладает женщина, — сказала она, — поднять или унизить человека. Я никогда не читала ни одного случая, в котором играет роль женщина, не думая об этих прекрасных ваших словах: «Руки доброй женщины вокруг шеи мужчины все равно, что спасительное кольцо, брошенное ему судьбой с неба».
Мнения относительно ее религиозных и политических убеждений совершенно расходились. Священник Низкой Церкви говорил:
— Это, сударь, серьезная христианка, того не бросающегося в глаза типа, который всегда был оплотом нашей церкви. Я горжусь тем, что знаю эту женщину; горжусь, что мои бедные слова были слабым орудием для того, чтобы очистить сердце этой женщины от легкомыслия минуты, и укрепить ее мысли на более высоких вещах.
— Это прекрасная христианка, прекрасная христианка, в самом лучшем смысле этого слова, — говорил бледный аристократический abbe графине, тогда как свет энтузиазма старого мира сиял из его глубоких глаз. — У меня есть большие надежды на нашего дорогого друга. Она находит очень трудным разорвать узы времени и любви, — мы все так слабы. Но ее сердце обращается к ее матери-церкви подобно тому, как ребенок, воспитанный в среде чужих, стремится после многих лет к той груди, которая его вскормила. Мы говорили даже с ней, и я могу быть для нее тем голосом в пустыне, который поведет потерянную овцу к ее стойлу.
В письме к своему другу великий теософ сэр Гарри Беннет говорит: «Замечательно одаренная женщина; женщина, очевидно жаждущая правды, женщина, готовая пожертвовать своею жизнью. Женщина, не боящаяся мысли и разума, любительница мудрости. В то или в другое время я много говорил о ней. Я нашел, что она схватывает мою мысль с необычайной быстротой, и те доказательства, которые я ей дал, как я уверен, принесут отличные плоды. Я уверен, что она довольно скоро сделается членом нашего небольшого общества. Право, не говоря ничего такого, чего не следовало бы говорить, я почти уверен, что ее обращение уже совершилось».
Полковник Максим всегда говорил о ней, как о красивой колонне государства.
— Когда появляются враги в нашей среде, — говорил цветущий старый солдат, — каждый истинный мужчина и каждая истинная женщина должны соединиться на защиту страны. И всех почестей достойны, знатные дамы, подобные мистрисс Кортеней, которая, оставив свою естественную застенчивость и общественную известность, выступают вперед в таких кризисах, чтобы сражаться с беспорядками и изменой, носящимися по всей стране.
— Но, мой друг, — говорил кто-то из слушателей, — я слышал от молодого Джослена, что мистрисс Кортеней держится несколько новых взглядов на социальные и политические вопросы.
— Джослен, — с насмешкой отвечал полковник, — па! Может быть, и было некоторое время, когда длинные волосы и ловкая риторика этого молодца влияли на нее. Могу похвастаться тем, что я уже переделал то, что Джослен говорил. Да что, сударь, ведь она согласилась принять участие на будущий год в качестве Grande Dame отделения Бермондси консервативного общества. Ну, так что же тут говорить об этом негодяе Джослене!
А Джослен говорил вот что: