Доброхотова Н & Пятницкий В
Веселые ребята
Н.Доброхотова, В.Пятницкий
Веселые ребята
(Литературные анекдоты)
У Вяземского была квартира окнами на Тверской бульвар. Пушкин очень любил ходить к нему в гости. Придет - и сразу прыг на подоконник, свесится из окна и смотрит. Чай ему тоже туда, на окно, подавали. Иной раз там и заночует. Ему даже матрац купили специальный, только он его не признавал."К чему, - говорит,такие роскоши?". И спихнет матрац с подоконника. А потом всю ночь вертится, спать не дает.
Гоголь переоделся Пушкиным, пришел к Пушкину и позвонил. Пушкин открыл ему и кричит: "Смотри, Арина Родионовна, я пришел!".
Лермонтов хотел у Пушкина жену увести. На Кавказ. Все смотрел на нее из-за колонн, смотрел... Вдруг устыдился своих желаний. "Пушкин, - думает, - зеркало русской революции, а я ? свинья". Пошел, встал перед ним на колени и говорит: "Пушкин, где твой кинжал? Вот грудь моя". Пушкин очень смеялся.
Однажды Пушкин стрелялся с Гоголем. Пушкин говорит:
- Стреляй первым ты.
- Как я? Нет, ты.
- Ах, я! Нет, ты!
Так и не стали стреляться.
Лев Толстой очень любил детей. Однажды он шел по Тверскому бульвару и увидел впереди Пушкина. "Конечно, это уже не ребенок, это уже подросток, - подумал Лев Толстой, - все равно, дай догоню и поглажу по головке". И побежал догонять Пушкина. Пушкин же, не зная толстовских намерений, бросился наутек. Пробегая мимо городового, сей страж порядка был возмущен неприличной быстротою бега в людном месте и бегом устремился вслед с целью остановить. Западная пресса потом писала, что в России литераторы подвергаются преследованиям со стороны властей.
Однажды Лермонтов купил яблок, пришел на Тверской бульвар и стал угощать присутствующих дам. Все брали и говорили "мерси". Когда же подошла Наталья Николаевна с сестрой Александриной, от волненья он так задрожал, что яблоко упало к ее ногам (Натальи Николаевны, а не Александрины). Одна из собак схватила яблоко и бросилась бежать. Александрина, конечно, побежала за ней. Они были одни - впервые в жизни (Лермонтов, конечно, а не Александрина с собачкой). Кстати, она (Александрина) ее не догнала.
Однажды Пушкин решил испугать Тургенева и спрятался на Тверском бульваре под лавкой. А Гоголь тоже решил в этот день испугать Тургенева, переоделся Пушкиным и спрятался под другой лавкой. Тут Тургенев идет. Как они оба выскочат!..
Лев Толстой очень любил детей. Однажды он играл с ними весь день и проголодался. "Сонечка, - говорит, - а, ангелочек, сделай мне тюрьку". Она возражает: "Левушка, ты же видишь, я "Войну и мир" переписываю". "А-а-а, - возопил он, - так я и знал, что тебе мой литературный фимиам дороже моего "Я". И костыль задрожал в его судорожной руке.
Однажды Пушкин написал письмо Рабиндранату Тагору. "Дорогой далекий друг, - писал он, - я Вас не знаю, и Вы меня не знаете. Очень хотелось бы познакомиться. Всего хорошего. Саша".
Когда письмо принесли, Тагор предавался самосозерцанию. Так погрузился, хоть режь его. Жена толкала, толкала, письмо подсовывала - не видит. Он, правда, по-русски читать не умел. Так и не познакомились.
Однажды Федору Михайловичу Достоевскому, царствие ему небесное, исполнилось 150 лет. Он очень обрадовался и устроил день рождения. Пришли к нему все писатели, только почему-то все наголо обритые. У одного Гоголя усы нарисованы. Ну хорошо, выпили, закусили, поздравили новорожденного, царствие ему небесное, сели играть в вист. Сдал Лев Толстой - у каждого по пять тузов. Что за черт? Так не бывает. "Сдай-ка, брат Пушкин, лучше ты". "Я, - говорит, - пожалуйста, сдам". И сдал. У каждого по шесть тузов и по две пиковые дамы. Ну и дела... "Сдай-ка ты, брат Гоголь". Гоголь сдал... Ну, знаете... Даже и нехорошо сказать... Как-то получилось так... Нет, право, лучше не надо.
Однажды Федор Михайлович Достоевский, царствие ему небесное, сидел у окна и курил. Докурил и выбросил окурок из окна. Под окном у него была керосиновая лавка. И окурок угодил как раз в бидон с керосином. Пламя, конечно, столбом. В одну ночь пол-Петербурга сгорело. Ну, посадили его, конечно. Отсидел, вышел, идет в первый же день по Петербургу, навстречу - Петрашевский. Ничего ему не сказал, только пожал руку и в глаза посмотрел. Со значением.
Снится однажды Герцену сон. Будто иммигрировал он в Лондон и живется ему там очень хорошо. Купил он, будто, собаку бульдожей породы. И до того злющий пес - сил нет. Кого увидит, на того бросается. И уж если догонит, вцепится мертвой хваткой ? все, можешь бежать заказывать панихиду. И вдруг, будто он уже не в Лондоне, а в Москве. Идет по Тверскому бульвару, чудище свое на поводке держит, а навстречу Лев Толстой. И надо же, тут на самом интересном месте пришли декабристы и разбудили.
Гоголь только под конец жизни о душе задумался, а смолоду у него вовсе совести не было. Однажды невесту в карты проиграл и не отдал.
Лев Толстой жил на площади Пушкина, а Герцен - у Никитских ворот. Обоим по литературным делам часто приходилось бывать на Тверском быльваре. И уж если встретятся - беда: погонится Лев Толстой и хоть раз, да врежет костылем по башке. А бывало и так, что впятером оттаскивали, а Герцена из фонтана водой в чувство приводили. Вот почему Пушкин к Вяземскому-то в гости ходил, на окошке сидел. Так этот дом потом и назвался - дом Герцена.
Однажды Гоголь шел по Тверскому бульвару (в своем виде) и встретил Пушкина. "Здравствуй, Пушкин, - говорит, - что ты все стихи да стихи пишешь? Давай вместе прозу напишем". "Прозой только ............ хорошо", - возразил Пушкин.
Однажды Гоголь переоделся Пушкиным и пришел в гости к Майкову. Майков усадил его в кресло и угощает пустым чаем. "Поверите ли, - говорит, - Александр Сергеевич, куска сахару в доме нет. Давеча Гоголь приходил и все съел". Гоголь ему ничего не сказал.
Лев Толстой очень любил играть на балалайке (и, конечно, детей), но не умел. Бывало, пишет роман "Война и мир", а сам думает: "Тень-дер-день-тер-тер-день-день-день". Или: "Брам-памдам-дарарам-пам-пам".
Лермонтов любил собак. Еще он любил Наталью Николаевну Пушкину. Только больше всего он любил самого Пушкина. Читал его стихи и всегда плакал. Поплачет, а потом вытащит саблю и давай рубить подушки. Тут и любимая собачка не попадайся под руку штук десять так-то зарубил. А Пушкин ни от каких не плакал. Ни за что.
Однажды Гоголь переоделся Пушкиным, напялил сверху львиную шкуру и поехал в маскарад. Федор Михайлович Достоевский, царствие ему небесное, увидел его и кричит: "Спорим, Лев Толстой! Спорим, Лев Толстой!"
Однажды Чернышевский увидел из окна своей мансарды, как Лермонтов вскочил на коня и крикнул: "В пассаж!" "Ну и что же?подумал Чернышевский, - вот, бог даст, революция будет, тогда и я так крикну". И стал репетировать перед зеркалом, повторяя на разные манеры: "В пассаж. В пассажж. В пассажжж. В па-а-ссажжж. В ПАССА-А-А-А-АЖЖЖ!!!"
Лев Толстой очень любил детей. Утром проснется, поймает кого-нибудь и гладит по головке, пока не позовут завтракать.
Однажды у Достоевского засорилась ноздря. Стал продувать лопнула перепонка в ухе. Заткнул пробкой - оказалась велика, череп треснул... Связал веревочкой - смотрит, рот не открывается. Тут он проснулся в недоумении, царствие ему небесное.
Гоголь читал драму Пушкина "Борис Годунов" и приговаривал: "Ай да Пушкин, действительно, сукин сын".
Федор Михайлович Достоевский страстно любил жизнь, царствие ему небесное. Она его, однако, не баловала, поэтому он часто грустил. Те же, кому жизнь улыбалась (например, Лев Толстой) не ценили это, постоянно отвлекаясь на другие предметы. Например, Лев Толстой очень любил детей. Они же его боялись. Они прятались от него под лавку и шушукались там: "Робя, вы этого бойтесь - еще как трахнет костылем!" Дети любили Пушкина. Они говорили: "Он веселый. Смешной такой." И гонялись за ним стайкой. Но Пушкину было не до детей. Он любил один дом на Тверском бульваре, одно окно в этом доме. Он мог часами сидеть на широком подоконнике, пить чай, смотреть на бульвар. Однажды, направляясь к этому дому, он поднял глаза и на своем окне увидел... себя. С бакенбардами, с перстнем на большом пальце. Он, конечно, понял, кто это. А вы?
Однажды Лев Толстой спросил Достоевского, царствие ему небесное: "Правда, Пушкин - плохой поэт?" "Неправда", - хотел ответить Достоевский, но вспомнил, что у него не открывается рот с тех пор, как он перевязал свой треснувший череп, и промолчал. "Молчание - знак согласия", - сказал Лев Толстой и ушел. Тут Федор Михайлович, царствие ему небесное, вспомнил, что все это ему снилось во сне, но было уже поздно.