«…Миронову я всегда представляю себе с поднятой рукой, — говорит о ней Алик, — она хочет, чтобы ей разрешили перевыполнить норму». Этим она напоминает родителей Сережи Емельянова, которые тоже, как мы помним, всё в жизни делали «как бы с перевыполнением».
Перевыполнить норму — это прекрасно. Только вот норму чего? А если тебя толкают на преступление? Тогда перевыполнение нормы будет с обратным знаком: оно будет увеличивать в мире количество подлости и преступлений.
Великий сатирик Салтыков-Щедрин заклеймил одну из верноподданнейших газет своего времени презрительной кличкой «Чего изволите?». По этому-то принципу — «чего изволите?» — и живет Миронова. Она готова идти со всеми и на все, то есть не абсолютно со всеми, а со всеми, кто в данный момент сильнее. На протяжении повести она меняет свою ориентацию быстрее, чем полицейский надзиратель Очумелов в чеховском «Хамелеоне». В литературном кружке она необычайно усердно — как говорится, глядя в рот — записывает «откровения» Святослава Николаевича («Побольше конкретных деталей, подробностей. Пусть острая наблюдательность подскажет тебе все это»); потом с таким же восторгом слушает (и тоже чуть ли не записывает!) объяснения уголовника, того самого, что уже через минуту запрет их в подвале; потом, когда командиром как-то незаметно становится Алик, она с той же готовностью слушает и его, стремясь угадать каждую его фразу… Суть ее — лакейская, она всегда готова служить истово, «с опережением», угадывая желания «шефа». Хорошо как «шеф» попадется хороший, а если нет? Тогда подобного сорта люди становятся страшнее самого «шефа». В годы оккупации такие первыми шли к врагу, предлагая свои услуги, и их искреннее рвение оплачивалось кровью тысяч невинных жертв.
Вот и скажите теперь, что это не самый страшный образ в «Повести Алика Деткина»…
Но как же случилось тогда, что при наличии таких крайне неприятных героев повесть все же кончается благополучно?
Да потому, что здесь есть и люди по-настоящему замечательные. Мыслящие и честные. Они идут от жизни, а не от слепого «идолопоклонничества» и потому оказываются сильнее.
Больше всего это относится к учительнице Нинели Федоровне, сменившей Святослава Николаевича. Несколькими насмешливыми фразами она разрушает тот пьедестал, на котором — в воображении ребят — возвышался Глеб Бородаев-старший. Она «увидела огромную фотографию и спросила:
— А кто это такой Гл. Бородаев?
Мы просто похолодели и приросли к своим партам. Только Миронова не растерялась. Она любила подсказывать учителям. И тут тоже подняла руку, встала и объяснила:
— Бородаев — наш знатный земляк. Он творил во второй четверти этого века.
— А что он творил? — спросила Нинель Федоровна.
— Разные произведения, — ответила Миронова. — У нас есть литературный кружок его имени.
— Имени Бородаева?! — Нинель Федоровна рассмеялась».
Сознание новой учительницы не затуманено ложными ценностями, она понимает истинную меру вещей. И не без остроумия предлагает взамен изучения Бородаева, творившего «во второй четверти этого века», начать изучение литературы «с первой четверти прошлого века. С Пушкина, например…»
Злые чары понемногу рассеиваются, но корни «идолопоклонничества» живучи. Их надо выкорчевывать долго и всерьез. Потому и стала возможной «очень страшная история», разыгравшаяся в подвале бородаевской дачи.
Совершив почти невозможное
Для Алика Деткина сочинение детективов — только игра: он больше стремится раскрывать преступления, нежели писать о них. Находящийся, казалось бы, во власти своих фантазий, Алик в минуту опасности оказывается находчивым и стойким бойцом. В этом приятная неожиданность повести, на первый взгляд просто веселой, а на поверку — многослойной и драматичной. Мы ожидали, что Алик будет наказан за свои литературно-детективные иллюзии, а он оказался награжденным: заслужил искреннее уважение товарищей, которые публично признали его смелость, ум и находчивость, оценили и его способности следопыта. Сам же он гордится больше всего тем, что показал себя героем в глазах Наташи Кулагиной, которая нравилась ему еще с первого класса. Она и вдохновила его на то, чтобы в решающую минуту совершить почти невозможное.
Но в том-то и штука, что дело не только в Наташе. В отличие от Покойника и Принца Датского, для которых стихотворство было только рисовкой, средством привлечь к себе внимание, для Алика увлечение детективным жанром выражает его подлинный интерес к следопытской деятельности. Не литература, но жизнь манит его. Эта приверженность к реальной жизни — вопреки всем иллюзиям — и оказалась главным источником его силы и мужества.