Мама тоже утешала его, но только словами; а папа — совсем по-иному. И папино утешение оказывается нужнее.
«— Да забудь ты, — сказала мама, — не стоит так переживать!
А папа посмотрел на нее и покачал головой и замолчал. И мы лежали вдвоем на диване и молчали, и мне было тепло рядом с ним…».
Рискуя собственным сыном…
Образ папы прекрасен и своей неисчерпаемостью: чуть ли не в каждом рассказе открываем мы в этом человеке все новые и новые достоинства.
Ярче всего он раскрывается в рассказе «Человек с голубым лицом». Здесь папа совершает подвиг: рискуя собственным сыном, спасает от смерти маленькую девочку…
Но лучшая сцена рассказа не эта, она еще впереди.
Испуганный случившимся, Дениска начисто забывает о папе, который продолжает сидеть в отчаянно гудящей машине. «Кружок сигнала и костяной круг переплелись между собой и, как капкан, держали папину руку возле локтя. Рука была синяя, распухшая, и из нее лилась кровь».
В этот момент мальчик еще не понимает того, что совершил папа. Он осознает это позже, когда услышит разговор дорожных рабочих, оказавшихся свидетелями происшествия. Один из них огрел когда-то Дениску железным прутом: тот без спросу заводил его машину. Но добрый Дениска вмиг ему все простил, услыхав, как отзывается тот о его папе: «— Ты посмотри, Фирка, какой папаня у этого огольца! Ведь это не каждый рискнет… Не схотел, значит, чужую девочку жизни решить. Машину разбил! Хотя машина что, она железная, туды ей и дорога, починится. А вот ребенка давить не схотел, вот что дорого… Не схотел, нет. Сыном родным рискнул. Выходит, душа у человека геройская, огневая…»
Когда ребенок слышит такой отзыв о дорогом ему человеке из чужих уст — это намного увеличивает силу впечатления. У меня перед глазами стоит эпизод из повести американской писательницы Харпер Ли «Убить пересмешника…». Там адвокат Аттикус Финч ведет заведомо безнадежное дело — защищает на суде негра Тома Робинсона. Негр этот ни в чем не виноват, притом он добрый, славный парень; осудить его на смерть — все равно что убить пересмешника, одну из самых безобидных птиц… Но попробуй-ка докажи его невиновность, если дело происходит в южном штате, где негр виноват уже тем, что он негр.
Аттикус Финч сознает безнадежность своей миссии; понимает и то, что после суда белые жители городка могут «припомнить» ему, что он защищает черного… И все же он не жалеет ни сил, ни красноречия, стараясь сделать все от него зависящее, чтобы не дать свершиться несправедливости. Чуда не происходит: хотя ему удается со всей очевидностью доказать невиновность своего подзащитного, суд присяжных (суд белых!) признает Тома Робинсона виновным, то есть фактически выносит ему смертный приговор.
И вот приговор объявлен — Аттикус Финч, огорченный, усталый, но и гордый (ведь он сделал все, что мог!), идет к выходу. А наверху, на галерее для «цветных», сидит девочка по имени Джин-Луиза, дочь адвоката Финча. Она не все понимает в происходящем, но очень переживает за отца…
«— Мисс Джин-Луиза.
Я оглянулась. Все стояли. Вокруг нас и по всей галерее негры вставали с мест.
Голос преподобного Сайкса прозвучал издалека, как перед тем голос судьи Тейлора:
— Встаньте, мисс Джин-Луиза. Ваш отец идет».
Эта сцена сильнее, чем у Драгунского, потому что здесь уважение к человеку, восхищение его благородством выражается массово и безмолвно. Но суть этой сцены в том же: благородство отца девочка видит отраженно — по реакции окружающих.
Молчание — знак… уважения
Так в рассказе «Человек с голубым лицом» неожиданно обнаружилось, что Денискин папа, простой и скромный человек, когда надо, умеет быть настоящим героем.
Ну а сам Дениска? Он еще мал, но и в нем угадывается эта готовность к подвигу. Сумел же он заставить себя прыгнуть с десятиметровой вышки!
Рассказ об этом — «Рабочие дробят камень» — раскрывает ключевой и чуть ли не самый трудный момент Денискиной биографии. Сюжет его развертывается на водной станции «Динамо», куда ходят плавать и отдыхать трое закадычных друзей: Дениска, Костик и Мишка. Все начинается с пустякового вопроса Костика: «— Дениска! А ты мог бы прыгнуть с самой верхней вышки в воду?
Я посмотрел на вышку и увидел, что она не слишком-то уж высокая, ничего страшного, не выше второго этажа, ничего особенного.