— Видал я такие автоматы в городе. Ни один не работает, разве только ногой пнешь, — вставил Дроздов.
— А у нас будут работать и без пинков. Да и не одни автоматы — буфет откроем.
— Разом тебе и буфет…
— Обязательно буфет будет. Как же без буфета? — Потапов покосился на дежурного и усмехнулся. — Табличку там повесим, что спиртные напитки приносить воспрещается. Ну, понятно, вино там будет, пиво… Но чтоб с собой — ни-ни…
— Так тебя наши мужики и послушают.
— Да ты что мне все стонешь на ухо? Послушаются не послушаются… А дружинники на что? Рабочие же элеватора обязательно народную дружину создадут. Зайдут дружинники с красными повязками в буфет… Ну-ка, ну-ка, скажут, что это у вас, дорогой товарищ, в стакане? А-а, водка. А где взяли? Здесь же не продают?
— Понесло, — нахмурился старик.
— А у дежурного, скажут, по станции, у Дроздова.
— Да будет тебе… Вот ведь…
— И притянут тебя к ответу. Вы что, спросят, гражданин Дроздов, решили здоровье трудящихся подрывать?
— А я никого не неволю! — рассердился старик. — Не хотят, так пусть и не пьют!
— Э-э… Нашли, гражданин Дроздов, отговорку, — тоном следователя сказал Потапов и страшно выкатил на старика глаза. — На несознательности масс спекулируете? Да? Тюрьма по вас плачет.
Дежурный сплюнул на снег и отвернулся, зашагал к вокзальчику. Посмеиваясь, Потапов провожал его взглядом, а потом окликнул:
— Дроздо-ов… — а когда тот, не выдержав, оглянулся, громко рассмеялся, поднял руки и сложил пальцы в решетку.
Далеко в степи послышался прерывистый шум поезда, и начальник станции сразу забыл про старика, загляделся в степь. Скоро показался тепловоз и тонко загудел на горизонте. Он словно шел в гору: с разгону выметнулся, казалось, на подъем и теперь непрерывной нитью вытягивал туда из низины вагон за вагоном.
Степь наполнилась железным лязгом и грохотом, но перед станцией поезд стал замедлять ход, пошел тише, лязг и грохот сменились дробным стуком колес. Мимо Потапова проплыли зеленые вагоны, крутя колесами с усталой замедленностью, в открытой двери одного вагона стоял парень в ватнике и крепко держался руками за поручни, а из тамбура на него напирали другие, и парень, сдерживая общий натиск, выпячивал грудь.
Колеса еще крутились, а парень уже спрыгнул на снег. Спрыгнув, он поджал левую ногу и заскакал на одной правой, сжав кулаки, сгибая руки, расставляя далеко в стороны локти.
— Костылики! Костылики! — покрикивал парень, и было очень похоже, что он и впрямь скачет на деревянных костылях.
Скрежетнули тормоза, состав дернулся, словно по нему волной прошла судорога, и поезд замер. Из ближнего вагона небрежно выкинули вещмешок. Он туго шлепнулся на снег, перевернулся и покатился к ногам Потапова. Рядом упал чемодан, схваченный по углам железными скобками… Еще вещмешок… И запрыгали из вагона люди, все больше молодежь в ватниках и полушубках, в сапогах, в валенках, в ботинках. Сразу тесно стало на станции, хотя и лежала вокруг степь: приехавшие разбрелись между домами, толкались, бросали друг в друга снегом, громко переговаривались. В неподвижном воздухе голоса их звучали отчетливо и звонко.
Парень в больших валенках забрался на перила крыльца вокзальчика, обхватив правой рукой стойку, поддерживавшую навес, и закричал:
— Внимание! Внимание! Митинг по случаю достижения нашей экспедицией цели считаю открытым. Где мы находимся? Посмотрите вокруг…
Около крыльца сгрудились люди. Они глядели на парня, а он театрально потрясал свободной рукой и продолжал говорить:
— Перед нами, как видите, лежит дикий неизведанный край. До нас сюда не ступала нога человека… — У парня на шапке развязались тесемки, заломленные вверх наушники оттопырились и смешно вздрагивали от поворота головы.
Из толпы присвистнули:
— Ну и речуга. Смехота.
Потапов тоже придвинулся к крыльцу послушать, о чем будет дальше толковать парень. Но тут к толпе подошел рабочий, покосился на начальника станции и поднял к оратору лицо, покрытое темной сеткой морщин.
— Слазь давай! Нечего шута горохового ломать! — крикнул он. — Тоже — первооткрыватель выискался… Не хуже тебя здесь люди живут.