С утеса он и увидел буксир и баржу. Они внезапно сине проявились в густом тумане, стоявшем над рекой, словно не плыли по ней, а висели в плотном воздухе над самой водой.
— Э-э-эй! — закричал он и, подняв высоко ружье, выстрелил вверх разом из двух стволов.
Буксир в ответ загудел в тумане.
Северная свежесть того осеннего утра, приятная тяжесть в плече от отдачи ружья, слабый блеск огня из стволов в беловатом воздухе, звук выстрела, без эха потонувший в тумане, хрипловатый гудок буксира припомнились Валерию Павловичу так живо, точно он только сегодня утром ходил по тайге.
Он даже сухо закашлял, так, как если бы горло перехватило холодным воздухом раннего утра, и дальше к дому пошел бодрее.
Но уже за мостом, едва стали привычно открываться улицы старого города, и в глазах зарябило от плоских пятен солнца на плотной земле тротуаров, он опять почувствовал себя хуже, а когда толкнул калитку во двор дома, где жил, то от пестроты во дворе у него закружилась голова: солнечные пятна и там лежали повсюду — на траве под деревьями сада, на бетонной дорожке к дому, на стене веранды, на ступеньках крыльца… Двор показался Валерию Павловичу неуютным, неприбранным, как будто здесь поработали маляры из его ремонтно-строительной конторы и везде поналяпали бледно-желтой краски.
Ощущая вялость в ногах, он пошел по бетонной дорожке к крыльцу с осторожностью.
Жена Валерия Павловича выбивала во дворе от пыли ковер: повесила его на веревку и часто хлопала по нему похожей на ракетку пластмассовой выбивалкой; пыль из ковра вылетала тугими облачками, словно ею выстреливали оттуда, а гулкие звуки ударов мягко отдавались от стены дома и тонули в саду.
Рдея горячим от работы лицом, она повернулась к мужу, весело помахивая выбивалкой, но, увидев его ссутулившиеся плечи, тяжелые темные веки, сразу же сникла.
— Опять… Вот напасть-то. — Она подалась к дому. — «Скорую» вызвать?
— Обойдется так. Не надо, — поморщился он.
В дальней, прохладной от открытого в сад окна комнате Валерий Павлович прилег на тахту, облегченно вытянул ноги.
Осторожно прикрыв дверь, жена ушла в соседнюю комнату, но возвратиться во двор побоялась и неспокойно ходила за стенкой. Хотя на ней были мягкие домашние туфли, Валерий Павлович обостренно слышал ее шаги и тихо злился. Она часто останавливалась возле двери в его комнату, замирала у порога, прислушивалась, как он там, но зайти не решалась.
Но постепенно она успокоилась, и тогда в соседней комнате тонко прозвенела посуда в серванте, тихо скрипнули ножки стула: по врожденной своей домовитости жена принялась за уборку. Он легко угадывал по звукам, что она делала: провела мягкой сухой тряпкой по полированным стенкам серванта, потом заметила, что один из стульев сдвинулся, и поставила его на место. В этом она никогда не ошибалась, не любила, если стулья сдвигались, стояли не на местах, и к очередному ремонту комнат всегда в одних и тех же местах краска на полу вытиралась от их ножек, там появлялись шелушащиеся следы.
Скоро ей понадобилось пройти в кухню. Она открыла кран, намочила, должно быть, тряпку и вернулась, а кран прикрыла неплотно. Капли воды застучали по раковине. Валерий Павлович долго крепился, пытался отвлечь себя мыслями от этого стука, но выходило наоборот — капли падали, разбивались о раковину как будто у самого уха: бим, бим… Не выдержав, он крикнул:
— Да закрой же ты, наконец, кран-то на кухне!
— Сейчас, сейчас, — отозвалась жена.
Капли перестали стучать о раковину, но он все мучительно ждал, что вот-вот опять какая-нибудь сорвется с носика крана.
Так он и заснул на тахте — под это тревожное ожидание.
Во сне Валерий Павлович вздрогнул и проснулся. Сердце билось, как от испуга, да и на душе было так, будто что-то испугало его.
Побеленные стены комнаты по-вечернему отсвечивали синевой, углы размылись от накопившейся в них темноты. Сколько же он спал, если уже вечер? Валерий Павлович поднес близко к глазам руку с часами и удивился: выходило, спал он не больше часа. Тогда он перевалился со спины на бок и посмотрел в окно.
Тучи на горизонте вспухли и высокой горой поднялись у города. Они клубились, кипели внутри этой горы, гора казалась окутанной густым туманом, а там, где ее вершина касалась чистого неба, сизые тучи выцветали до облачной белизны.
Тень от туч, падавшая на дома, и приблизила вечер.
Пока Валерий Павлович смотрел в окно, в тучах блеснула бледная молния, а чуть погодя там сухо и громко треснуло, гром отдался на чистое небо, прошел по-над крышей дома и, затихая, глухо прогрохотал за городом, как эхо далекого обвала в горах.