Приговор не стал для него сюрпризом. Обратный путь в Тауэр он проделал осужденным на ужасную смерть изменников: быть повешенным, снятым с виселицы живым, а затем обезглавленным.
Но Роберт по натуре был оптимистом. Вернувшись в камеру башни Бошамп, где теперь ему предстояло ожидать приглашения на холм Тауэр, он вспоминал сочувствующие взгляды женщин из толпы, пришедшей поглазеть на узников. Похоже, жизнь в жалкой камере не лишила его власти обаяния.
– Какой красивый молодой человек! – шептались они. – И такой молодой, чтобы умереть.
Именно его, Роберта, люди провожали взглядами.
Но осужденный узник не знал, что среди них стояла женщина, которая очень хотела окликнуть его по имени, и все же она сдержалась, опасаясь, что он огорчится, увидев ее. Как благородно он держится, думала она, как беспечно относится к ожидающей его судьбе! Но именно таким она и мечтала видеть своего гордого Робина.
Когда процессия прошла мимо, Джейн Дадли покачнулась и упала на землю.
При дворе происходили перемены. Королева, поначалу осыпавшая милостями Эдуарда Куртенэя, теперь ополчилась против него. Некоторые говорили, что это случилось потому, что она узнала о его развратных привычках, которым он предавался во время заключения в Тауэре. Куртенэй, несомненно, был распутником и не мог так сильно влюбиться в стареющую женщину, как пытался это показать. Другие, более осведомленные, объясняли перемену в ее отношении к молодому знатному джентльмену секретными переговорами, которые она вела с испанским послом, и тем фактом, что Филипп, сын императора Карла и наследник огромных владений, был вдовцом.
Ноайль, французский посол, добился тайной встречи с принцессой Елизаветой.
– Ваша милость слышали, что королева подумывает о браке с принцем Испании? – спросил он.
– Такие слухи существуют.
– Ваша милость должны понимать, что союз с Испанией будет весьма непопулярен в Англии.
– Королева хозяйка этой страны и самой себе. Она выйдет замуж за того, за кого пожелает.
– В стране есть множество людей, которые не потерпят брака с Испанией.
– Я никого из них не знаю.
– Знает ли ваша милость, что королева отвернулась от Куртенэя? Это потому, что она подозревает, к кому в действительности склоняются его привязанности.
Несмотря на то что Елизавета держала себя в руках, ее глаза оживились.
– Я не понимаю ваше превосходительство.
– Ваша милость – та, в которую он влюблен. Куртенэй так вами увлечен, что готов отказаться от сегодняшней короны в надежде на будущую.
Елизавета почувствовала опасность.
– Мне ничего об этом не известно, – проговорила она.
– Зато известно другим. Они говорят, что, если Куртенэй женится па вас, а вы получите то, на что имеете право, народ будет гораздо более счастлив, чем если увидит мужем королевы испанца.
Ее сердце забилось быстрее. Она вновь увидела службу в аббатстве, услышала крики пэров: «Боже, храни королеву Елизавету!»
И опять вспомнила женщину, увиденную в толпе, братьев Дадли, теперь ожидающих наказания за амбиции, которые им не удалось осуществить.
Ноайль между тем продолжал:
– У Куртенэя есть могущественные друзья в Девоне и Корнуолле. Ваша милость, вас ожидает великое будущее.
«Я иду на трон, ожидающий меня, – подумала она, – словно канатоходец над пропастью: один неверный шаг, и вниз… вниз, к несчастью, в камеру Тауэра, на плаху».
Ноайль желал предотвратить испанский брак любой ценой, ибо он был не в интересах Франции. Но хотел ли видеть на троне Елизавету?
Разумеется, тоже нет! В его планы входило создать ситуацию, которая устранила бы и Марию, и Елизавету, очистив дорогу для Марии, королевы Шотландии.
Елизавета с обидой поджала губы. Должно быть, французский посол считает ее дурой.
А как только он ушел, попросила аудиенции у Марии. Мария приняла ее, но, когда Елизавета преклоняла перед ней колени, она увидела, что Мария отныне не расположена к сестре по-дружески, и догадалась почему. Испанский посол, понимая непопулярность союза, который он пытался заключить между сыном своего господина и королевой Англии, знал, что существуют круги, которые предпочли бы посадить на трон Елизавету и позволить ей выйти замуж за Куртенэя. В этом случае Англия снова стала бы протестантской страной. Следовательно, посол Ренар убеждал королеву отправить Елизавету на плаху. Он считал, что принцесса причастна к заговорам против нее, обещал поймать Елизавету в ловушку и таким образом заставить Марию переступить через ее сентиментальные чувства к сестре. Однако Елизавета, при всей своей молодости и кажущейся невинности, оказалась гораздо хитрее послов. Ей всегда удавалось от них ускользнуть.
Сейчас, наблюдая за стоящей на коленях сестрой, Мария вспомнила предостережения Ренара.
– Ваше величество, – проговорила принцесса, – я хотела бы уехать в одно из моих деревенских поместий.
– Почему так? – спросила Мария.
– Мое здоровье слабеет. Мне необходим свежий деревенский воздух.
– Вы мне кажетесь вполне здоровой.
– Я очень страдаю, ваше величество. В деревенской тишине я могла бы изучать книги, которые ваше величество дали мне читать. Чувствую, что в тишине Вудстока или Хатфилда я могла бы достигнуть понимания истины.
– Вы останетесь здесь, – отрезала королева, – чтобы я могла знать, какие планы вы строите и кто вас окружает.
Елизавете было позволено удалиться. Она покинула апартаменты королевы очень неудовлетворенная, понимая, что настал один из самых критических периодов в ее полной опасностей жизни.
Очень странно, но на помощь ей пришел именно испанский посол, конечно сам того не желая.
Весть о том, что королева доброжелательно смотрит в сторону Испании, быстро распространилась по стране. А поскольку англичане ненавидели испанцев, то пошли разговоры о достоинствах Елизаветы.
Королева упрямо отказывалась признать законность рождения сестры. Казалось, что она боится сделать это, потому что народ мог решить, что более молодая протестантка, законная дочь Генриха VIII, будет лучшим правителем для Англии, чем его старшая дочь, католичка. Но настоящая причина заключалась в ином. Признать Елизавету законнорожденной можно было лишь одним способом – объявить брак отца с Катариной Арагонской недействительным. А таким образом незаконнорожденной получилась бы… Мария.
Испанский посол, желая ускорить события, весьма неразумно решил бросить тень на своего старинного врага Ноайля – одним мастерским ударом добиться того, чтобы Ноайля отправили во Францию, а Елизавету – на плаху. Он обвинил Ноайля в том, что тот якобы посещает комнаты Елизаветы по ночам, подготавливая заговор против королевы.
Нелепое обвинение быстро разрушили, потому что даже враги Елизаветы не могли обнаружить ни тени ее вины.
Стоя на коленях перед королевой, она заплакала:
– Я умоляю ваше величество никогда не доверять злобным россказням, которые распространяют обо мне, не дав мне возможность доказать свою невиновность.
Мария искренне верила в справедливость, а Елизавета удачно подобрала слова.
– Моя дорогая сестра, – отозвалась королева, – мне очень жаль, что о вас судили несправедливо. Примите эти жемчуга в знак моей привязанности.
Елизавета приняла жемчуга и поспешила воспользоваться ситуацией. Она подняла глаза па сестру и проговорила:
– Ваше величество так добры ко мне. Я знаю, что вы позволите мне оставить двор, чтобы я могла жить в тиши и побыстрее сделать то, что от меня желает ваше величество. Дайте мне ваше милостивое позволение уехать, чтобы я могла изучать книги, данные вами мне, быстрее научилась управлять своими мыслями и направлять их туда, куда будет угодно вашему величеству.
Позволение было дано. Елизавета с огромным облегчением уехала от неминуемой опасности.