— Ну, Федя, — снисходительно согласился парень. — А я Артем. Слышь, у тебя компьютер дома какой? «Пентиум»?
— Нет у меня никакого, — пожал плечами Федя.
— Е-мое, — удивился парень, — надо же, а я думал почему-то, что у тебя есть.
Вот, собственно, и весь разговор, а больше с Федей никто и не заговаривал. Зато он заметил, что Оля с его единственным собеседником, видно, в приятельских отношениях: перед каждым уроком они перебрасывались шуточками и на уроках тоже порой перешептывались. Федя досадовал, но что бы такое отмочить, чтобы привлечь Олино внимание, пока не придумал. Оставалось ему только сидеть и смотреть. Что Федя и делал.
А больше он и делать-то ничего не мог. Пробовал, да не получалось. О том, чтобы слушать преподавателя, даже речи быть не могло. Даже захваченный из дома для чтения на уроках Дюма так и пролежал в этот день в портфеле. Вообще-то читать Федя любил. Приятели в старой школе частенько за это над ним подсмеивались, даже Достоевским прозвали, когда Федя имел неосторожность им сказать, что он тоже Федор Михайлович. Правда, Достоевского Федя еще не читал, но от отца знал.
Оставался последний, шестой урок, география, и Федя, мрачнея с каждой минутой, все больше осознавая себя последним дураком, угрохавшим прекрасный весенний день впустую, маялся у окна в коридоре. В школьном дворе опять появился уже знакомый ему темный «Мерседес».
«За ней приехал, — грустно отметил Федя про себя. — Значит, даже после уроков к ней не подойти. А на что я, собственно, дурак, рассчитывал?»
Вновь заиграла звонковая музыка, и Федя поплелся в класс. Шел он неохотно, еле ноги передвигал и в результате вошел в кабинет последним. Все уже стояли возле парт, приветствуя учительницу. А учительница у стола беседовала с постоянной Олиной соседкой. Федя услышал, как девочка вдруг радостно сказала: «Спасибо», — и быстренько побежала к своему месту.
— Отпустила? — вполголоса спросила подружку Оля.
Та кивнула ей, схватила свою сумку и так же быстро направилась к выходу.
«А-а, была не была!» — решился вдруг Федя и, быстро прошагав между рядами, положил свою сумку на только что освободившееся место. У него даже дух захватило. Если бы кто-нибудь о чем-нибудь его в этот момент спросил, он бы и звука из себя не выдавил. Но класс и учительница оставались немы, а Оля лишь сделала большие глаза и поджала губы.
— Здравствуйте, садитесь, — сказала учительница, и Федя плюхнулся на стул в таком изнеможении, будто не пять шагов прошел, а совершил восхождение на Эльбрус.
Начался урок.
В ушах у Феди звенело, в голове стучало, и он опять не мог разобрать ни слова из речи учительницы. Да и не пытался. Федя собирался с силами, чтобы сделать следующий, самый, казалось бы, простейший шаг — взглянуть на Олю. Наконец ему все-таки удалось немного справиться с волнением. Он задышал ровнее, и шум в голове немного унялся.
Собрав всю волю, Федя как бы невзначай повернул голову.
То, что он увидел, поразило его и испугало. Куда девалась фея весны? Нежный румянец пропал, брови сошлись над переносицей болезненной складкой, лицо стало мертвенно-желтым с зеленцой. Рядом с ним сидела тяжело больная или измученная девочка и невидящими глазами с широкими пятнами черных зрачков смотрела в одну точку на парте.
Федя вздрогнул, невольно издал нечленораздельный короткий вскрик, поднял зачем-то руку — то ли Оли коснуться, то ли кого-то позвать. Оля слабо качнулась и вдруг, завалившись на левый бок, замертво упала со стула на пол.
Глава II ПРИЯТЕЛЬ ФЕИ
— Весна, — бормотала прибежавшая в класс врачиха, — дети растут, витаминов им не хватает, а у вас тут такая духота, хоть бы окно открыли. Вот вам и обморок…
— Да я проветривала на перемене, — растерянно оправдывалась учительница.
Оля очнулась сразу, едва врачиха дала ей понюхать ватку с нашатырным спиртом. Сразу же смогла идти, хотя врачиха и настаивала, чтобы девочка немного посидела в классе у открытого окна. Но Оля отказалась. Федя и Артем проводили ее до медкабинета. А когда Федя после урока, выйдя из класса, глянул в окно, темного «Мерседеса» во дворе уже не было. Олю увезли домой.
— Уехала, — подтвердил его догадку голос Артема. Он стоял у Феди за спиной и глядел во двор через его плечо, что с его ростом было не проблемой.
— Витамиины, — презрительно процедил Артем, вспоминая слова врачихи, — дура, у нее папаша миллионер в долларовом исчислении. Он ей какие хошь витамины круглый год покупает. Да не в драже, а свежими фруктами. Я ее хорошо знаю.
— А чего ж она упала? — в упор посмотрел на него Федя.
— Да так, — Артем отвернулся, — нервная. А может, и вправду душно. Ты где живешь? — сменил он тему разговора.
— За Рублевкой.
— В каком доме?
— Ну, он одним боком на Рублевку выходит, другим на улицу Павлова. Мы только-только туда переехали.
— А-а, понятно. Хочешь, вместе домой пойдем? Нам полдороги по пути будет, если ты, конечно, на автобусе не поедешь.
— Нет, — усмехнулся Федя, — на автобусе я уже сегодня катался, он меня чуть в Строгино не завез. Не на тот сел.
— На шестьсот двадцать шестой, что ль?
— Ага.
— Ну, пошли вместе. Со мной не заблудишься.
Они спустились по лестнице, накинули свои куртки и вышли из школы.
Солнце так разгулялось, что Федя зажмурился. Глазам больно.
— Тебя как сюда занесло? — спросил его Артем.
— То есть? — не понял вопроса Федя. — Говорю же тебе, переехали.
— Да это я понял. Я спрашиваю, в школу нашу ты как попал? У нас ведь не каждого с улицы берут, обязательно надо собеседование пройти. А оно только в начале года бывает. Ты что, по блату?
— По какому блату? — опять не понял Федя, думая о своем.
— Фу, блин, ты что, с луны свалился? Я спрашиваю, как ты в нашу школу попал, когда сюда просто так не принимают?
— А у меня мама вашего директора знает, — честно ответил Федя. — Она учительница английского языка, с Сергеем Игоревичем раньше вместе работала.
Артем удовлетворенно кивнул: видно было, что это объяснение ему понятно.
— Ты сам-то по-английски сечешь? — спросил он. — У нас ведь школа с уклоном.
— Да не особо, — ответил Федя, — Я вообще языки учить не люблю, ни русский, ни английский.
— Странно, — удивился Артем. — Is you english very poor?
— It's not. But I have small oraly practice[1], — нашелся Федя, вспомнив давние мамины уроки.
— Понятно.
Еще с десяток метров они прошли молча и, обогнув угол дома, вышли на широкую площадку с большим металлическим памятником посередине. Что этот памятник символизирует, Федя понял не сразу, может быть, потому, что подходил к нему сзади и отсюда он казался просто частью стенки гигантского бронзового барабана. Вокруг непонятного сооружения простирались асфальтированные дорожки со скамеечками, и по освободившемуся от недавнего снега ровному покрытию, будто воробьи, обрадовавшиеся солнечному, по-настоящему весеннему дню, носились первые роллеры.
— А ролики у тебя есть? — спросил Артем.
— Ролики? Роликовые коньки то есть? А как же, — обрадовался и Федя: Артем будто прочел его мысли. Ролики Феде удачно купил прошлым летом отец, и сейчас он старался вспомнить, в какую из кособок их упаковали при переезде.
— Так приходи к Рублевке часиков в пять, — тут же предложил Артем, — покатаемся, я тебе Крылатское покажу.
— Идет! — Федя согласился и сразу перестал жалеть, что не пропустил сегодня занятия.
Роликами Федя в прошлом году увлекся основательно. Целые дни проводил на колесах. Сначала ходил весь в синяках, несмотря на наколенники и налокотники, а потом так натренировался, что когда осенью приехал в Парк Победы — там рядом с Поклонной горой устраивали соревнования роллеров в честь восьмисотпятидесятилетия Москвы — так даже приз получил: шлем и майку с гербом родного города. Артем уже не казался Феде самодовольным болваном. Нормальный в общем-то парень. Лицо симпатичное, приятное, и теперь, когда рядом никого нет, и не строит из себя ничего особенного. И чего только он так на Артема поначалу ополчился? Впрочем, что скрывать, из-за Оли…