Я честно пыталась. Встала, позавтракала и принялась забивать себе голову мыслями. Итак, Светка невиновна. Она покинула магазин после одиннадцати, а, едва включили свет, появилась у нас. Свет дали в одиннадцать десять. Даже если она схватила машину — что маловероятно, — просто физически не успеть за десять минут добраться до общежития, подняться в солярий, вытолкнуть из окна Марго и бодро вернуться домой с пакетами снеди. И тем более никак не выкрутить пробки в десять сорок пять. Алиби стопроцентное! А о том, кто настоящий убийца, пусть голова болит у других. Я лично пас. Мне и без того тошно. Хотя почему тошно? Надо взять себя в руки.
Слава богу, вскоре меня отвлек от упорно возвращающихся ненужных воспоминаний заглянувший в комнату Илья.
— Как себя чувствуешь? — поинтересовался он. — Лучше?
— Спасибо, все в порядке. Ты что не на занятиях?
— Проспал, а теперь уж нет смысла идти. Сегодня всего две пары. Ну и напугала ты нас, Машка! Не болеешь, не болеешь, а если уж начнешь… Правда, врачи говорят, весенний грипп всегда с осложнениями. Надо обязательно долечиться.
— Я постараюсь. Хочешь чаю?
Илья отказался, но присел. Его явно что-то беспокоило, он кидал на меня исподлобья странные взгляды.
— Что-нибудь случилось? — спросила я.
— Да нет, ничего. Просто… короче, мы с Аленой теперь знаем, что это не ты. Я хочу, чтобы ты знала, что мы это знаем. Вот и все.
Я улыбнулась:
— Звучит загадочно. Ты о чем?
— Об Алене. Мы думали, ты наговорила на нее девчонкам. Но теперь Сашка объяснил, что это была Светка. Значит, ты не виновата. Алена тебя простила.
«Интересно, за что она меня простила?» — подумала я, но лишь молча кивнула. Я не узнавала собеседника. Где тот насмешник, к которому я привыкла?
— Светка никогда не умела держать язык за зубами, — продолжил Илья. — Ничего не могла скрыть! Это не лучшая черта.
— Кое-что, к сожалению, могла, — вырвалось у меня.
— Ты о чем?
— О том, с кем она была здесь пятого числа, когда я стояла под дверью. Кстати, ты не слышал голосов? Стенка довольно тонкая.
— Каких голосов?
— Ну… ты ведь был в соседней комнате, а здесь заперлись на молоток Светка и ее кавалер. Милиция считает, с нею был Юхан Свантесон, которого убили, а я уверена, что нет. Поэтому так важно узнать, с кем она была, понимаешь?
— Погоди! — покачал головой Илья. — Вечно ты суетишься вместо дела. Говори толком.
— А я разве не толком? Ты же помнишь, как я торчала под дверью, когда отключили свет, а потом допекала всех найденным в коридоре телом? — Помню свет и тело, а торчала ты или нет, не видел. Но при чем здесь Светка?
— Странный вопрос! — удивилась я. — При том, что я призналась милиции, что в нашей комнате Светка с кем-то заперлась. Я же должна была объяснить, почему не попала домой, правильно? Я тогда еще думать не думала ни про какое убийство. А они, зная Светкину репутацию, решили, что она в тот момент была с этим самым Свантесоном, которого по ошибке отравила.
— Светка была со Свантесоном? Они обалдели, что ли?
Я пожала плечами:
— Можно подумать, ты в первый раз про все это слышишь.
— Между прочим, в первый, — заметил Илья. — Меня никто не допрашивал, а вы мне тоже ничего не говорили.
— Мы не говорили, потому что про это и так все знали.
— Ну, а я не знал, — раздраженно парировал Илья. — Других забот у меня нет, сплетнями заниматься! Так что, Светку обвиняли в убийстве Марго только на основании этой чуши?
— Ну… фактически так, — несколько погрешила против истины я. — Поэтому так важно узнать, с кем она была.
Я чувствовала, что у Ильи есть кое-какие сведения, и очень хотела их заполучить.
— А сама Светка разве не рассказала, с кем была? — после долгой паузы осведомился мой собеседник. — Раз уж ее обвиняли. — Нет, не рассказала, — вздохнула я. — Она говорила, что не хочет портить этому человеку жизнь. Она ведь хорошая, понимаешь?
— Ну… по крайней мере, то, что Светка была не с иностранцем, несомненный факт, — выдавил Илья с явной неохотой. — Ее не имеют права обвинять на таком шатком основании.
— Почему ты так уверен? Милиции нужны доказательства.
— Потому что… потому что она предпочитала наших парней, а не иностранцев.
— Кого? — вырвалось у меня.
— Ну, какая разница? Все равно она уже умерла.
— Ах, какая разница? — вскипела я. — А то, что ее несправедливо ославили убийцей и самоубийцей, это, по-твоему, ничто? А ее родители, которым перечеркнули всю оставшуюся жизнь — тоже ничто? И вообще, разве можно что бы то ни было, какие бы то ни было интересы сравнивать по значению с вопросами жизни и смерти человека?