— Мне же было четыре года.
— Ты права. Время летит. Так вот, в 1934 году он был с нами. Мы тогда образовали единый фронт против фашизма. Фернан-то, конечно, был социалистом, как и сейчас, кстати… Во время борьбы против фашизма и потом, когда произошло слияние, мы с ним были заодно.
— Какое слияние, папа? — спросила Мирей.
— Слияние профсоюзов, неужели ты забыла, я же тебе объяснял. В то время было два профсоюза: УВКТ и ВКТ, в общем вроде как сейчас. Так вот, мы образовали единую конфедерацию.
— А вторую уничтожили?
— Да нет, просто слили вместе. Трудно было. Но все-таки добились… На чем я остановился? Ах да, так вот, мы были с ним вместе, сперва в одном и том же антифашистском комитете, а потом в объединении профсоюзов. Вот после этого и состоялось наступление тридцать шестого года.
Теперь Жаку хотелось спросить, что это было за наступление, но он решил не перебивать.
— О тогдашних забастовках мне не к чему рассказывать, о них вы слышали, — продолжал Леру. — Как известно, далеко не все чиновники приняли участие в стачечном движении. В основном оно велось заводскими рабочими. Фернан и его почтовики палец о палец не ударили. Он-то не был против стачки, даже помогал, но с прохладцей. А вот тридцатого ноября он сдрейфил, да еще как!
— Тридцатого ноября? — спросил Жак.
— Да, тридцатого ноября тридцать восьмого года. Правительство — в него входили Даладье и Поль Рейно — вынесло постановление о принуждении к выполнению служебных обязанностей. Фернан струсил и отошел от нас. Долгое время мы с ним не встречались, и я даже не стал с ним спорить. Разразилась война, потом организовалось Сопротивление… Вначале он не проявил особого героизма, но вел себя неплохо. А когда меня арестовали и товарищи собирали деньги, чтобы помочь моей семье, он тоже внес какую-то сумму. После Освобождения мы с ним оказались в одном профсоюзе, все шло хорошо, но раз мы с ним жарко поспорили и он перешел в банду ФУ. Ну, после этого он и не пытался встречаться со мной. А неделю назад он оказался среди первых почтовиков, объявивших забастовку в Бордо. Железнодорожники последовали их примеру. Теперь к движению примыкают повсюду. Крестьяне тоже полезли драться. Так вот, товарищи Фернана уже четыре раза отказываются подчиняться приказу о выходе на работу. Нам-то, докерам, хорошо известно, как тяжело остаться без куска хлеба, когда у тебя ребята. Ну а они не сдаются. И не только не сдаются, а действуют единым фронтом с нами…
— Кстати, о забастовках, — сказал Жак, — я слышал, что вы сегодня говорили о сборе средств в пользу стачечников. Мне бы хотелось принять участие…
— Легче легкого. У меня как раз есть подписной лист.
— Вы об этом поговорите попозже, — вмешалась Жаклина, — котлеты остынут.
— Нет, доченька, такие вещи нельзя откладывать.
Жак взял подписной лист, который был разделен на несколько колонок. Три четверти из них были заполнены цифрами и подписями. Самый крупный взнос был в триста франков. Жак четко вывел свою фамилию и в колонке «профессия» вписал: «рабочий кондитерского цеха». Он дал свой парижский адрес и после секундного колебания поставил в колонке «взносы»: «десять тысяч франков».
— Вот, мсье Леру, сегодня я еще способен внести такую сумму, а завтра, возможно, мне самому придется бастовать.
Жак отдал вторую бумажку отца. Докер был поражен и, аккуратно сложив деньги, спрятал их в конверт.
— Спасибо за наших ребят. Сделай одолжение, не называй меня «мсье Леру». Говори мне «товарищ». — Это было сказано от всей души.
— Мсье… простите, товарищ, — поправился Жак, — мне надо поговорить с вами наедине и немедленно.
Леру провел Жака в соседнюю комнату. Жаклина побледнела, но не остановила их… Они вернулись через несколько минут.
— Ага, теперь понимаю, почему ты накрыла скатерть и поставила цветы. А ты, Поль, не разыгрывай дурачка, беги в погреб и тащи сюда бутылку, которую я припрятал за мешком с углем. Там одна, не ошибешься. Я ее берег, чтобы распить после конца забастовки, но помолвку тоже необходимо спрыснуть.
— Какое у тебя красивое кольцо! — воскликнула Мирей. — Она схватила руку сестры и принялась восторженно разглядывать колечко, на которое Жаклина от избытка чувств уронила слезинку.
— Добрый вечер, товарищ!
«Ты тоже меня так называешь», — подумал Жак. Его это обрадовало, и не потому, что это обращение ему льстило, но оно выражало доверие к нему людей, которые, как ему казалось, принадлежали к семье Жаклины. Сперва его назвал товарищем Анатоль, потом Леру, а сейчас Луи Фурнье.
Жак протянул ему руку и спросил, где Ирэн.