— Прошу тебя, перемени пластинку.
— Да это же ясно как божий день.
— Почему ты так считаешь?
— Тебе нужны доказательства, да? Так я тебе их дам.
Прошлой ночью руководители ФУ и ФКТХ[10] в переговорах с правительством вели себя, как тряпки, капитулировали и обратились к транспортникам и почтовикам с призывом возобновить работу. Я называю это предательством. Но это предательство не остановит забастовочное движение, а только расширит его, и вот тебе подтверждение моих слов: наши докеры начинают стачку, так же как докеры Сен-Назера и Марселя. Только штрейкбрехер способен при таких условиях сложить оружие…
Фернан побледнел.
— Значит, если я завтра выйду на работу, я штрейкбрехер?
— А кто вообще собирается возобновлять работу? Предатели.
Фернан раздраженно махнул рукой и, не дослушав докера, направился к выходу.
— Ну вот, — сказал Леру, когда почтальон ушел, — бастует, а при первых же трудностях сдается. Он сдрейфит, как пить дать. Такие субъекты никогда ничего не поймут. А ты что думаешь? — спросил Леру у дочери, которая в это время чистила к ужину картошку.
Жаклина подняла свою красивую головку и, поколебавшись, ответила:
— Я нахожу, что ты слишком суров с товарищами.
— Значит, ты тоже…
Леру торопливо доел суп и стал собираться.
— Вернешься поздно?
— Наверняка. Мне нужно в профсоюз, потом партийное собрание, и еще, возможно, придется ночью расклеивать листовки.
— Надень пиджак, а то простудишься.
Леру пожал плечами.
— Мы суровый народ, как ты говоришь…
Жаклина поняла, что огорчила отца. Облокотившись на решетку окна, она ждала, не обернется ли он. Во дворе играла Мирей, отец поцеловал ее и ушел в сторону порта. Жаклина посмотрела на свое обручальное кольцо и невольно подумала, что, только когда кончатся забастовки, она сможет получить письмо от Жака, мать вернется из Бордо и в Париж снова пойдут поезда.
— Ведет поезд Мышь. Да здравствует пятьсот третий!
Украшенный гирляндами цветов локомотив медленно въехал на станцию, и тендер тихонько уперся в буфер головного вагона. Раздался пронзительный свисток, радостно подхваченный остальными локомотивами, стоявшими в депо. Железнодорожники подбежали к своему товарищу. Пассажиры удивленно выглядывали из вагонов. В наступившей наконец тишине раздалось нестройное пение Марсельезы. Припев уже был подхвачен всеми собравшимися. В тот момент, когда народ начал расходиться из туннеля, на платформу вышел Морен со своим чемоданчиком.
— Ребята, что здесь происходит?
— Представь себе, они хотели наказать Мышь и запретили ему вести поезд, но мы потребовали: или он или никто.
— Ну и что же?
— Он поведет первый поезд на Париж.
Профсоюзный делегат, по кличке Мышь, был одним из руководителей стачечного комитета. Морен отправился к нему. У паровоза снова толпился народ. Один из железнодорожников попросил Морена:
— Скажите нам несколько слов.
— А время есть?
— Да, мы отправляемся без пяти восемь.
Морен взобрался на подножку и сильным голосом начал:
— Товарищи, сегодня вы приступаете к работе по призыву ВКТ… Все вы, соблюдая полный порядок, заняли свои рабочие места, но борьба продолжается… Забастовка, во время которой вы проявили столько мужества, закончена, но она уже увенчалась успехом…
— Вот именно, — сказал Мышь, — они хоть и толстокожие, но мы в конце концов своего добьемся.
— …Так же сплоченно, как вы действовали до сих пор, добивайтесь, чтобы восстановили на работе наших товарищей…
Когда Морен кончил, ему зааплодировали и железнодорожники проводили его до вагона. Поезд тронулся. Стоя в дверях, Морен пожимал протянутые ему руки. Один из железнодорожников крикнул:
— Передай им, там, наверху, что мы не сдадимся.
— Обязательно.
Накануне бюро Национального собрания отказалось созвать сессию, и Морен ехал в Париж, чтобы повторить свое требование о созыве чрезвычайного совещания депутатов.
Утро он провел у постели Роз, она плохо себя чувствовала. Вообще беременность у нее протекала тяжело, кроме того, она твердо решила подготовиться к обезболиванию родов, и Морен собирался в скором времени повезти ее в Париж. Его беспокоила ее настойчивость в этом вопросе, и он несколько раз спрашивал:
— Ты боишься осложнений?
— Да нет, но понимаешь, таким замечательным достижением можно заинтересовать всех женщин.
Морен, как всегда, выбрал пустое купе. Так как он выспался дома, он принялся разрезать странички какого-то романа. Чтение было прервано появлением в купе нового пассажира.