— Я уже сказал Бургену, что французы ни за что на это не пойдут, — вставил педикюрщик.
Холостяк усмехнулся.
— Не представляю себе наших солдатиков, марширующих гусиным шагом. А муштра! Палочная дисциплина, как раньше в прусской армии? Нет, благодарю вас…
Муж консьержки, работавший на заводе, боялся, что образование ЕОС вызовет унификацию ставок во всех странах.
— Нужно еще выяснить, от каких ставок будут отталкиваться. Если от английских, это еще ничего, но если нам собираются дать ставки немцев, номер не пройдет — они ниже наших.
Жена прервала его:
— Слава богу, что они хоть не собираются заставить нас лопать так же невкусно, как в Англии.
— Вообще англичане умывают руки, они хотят создать ЕОС для нас, а сами в него не войдут.
— Да, они не такие дураки, как мы, — сказала консьержка.
Все рассмеялись, и она, воспользовавшись этим, перешла к волнующей ее теме.
— Взять алжирцев, которые работают во Франции. Им платят гораздо меньше, чем нашим рабочим, нехорошо получается. Ты им расскажи, — обратилась она к мужу.
Тот подтвердил слова жены и, конечно, от оплаты труда алжирцев перешел к положению французских рабочих. В подтверждение своих слов он показал расчетный листок с выписанной ему заработной платой за последние полмесяца. Включаясь в общий разговор, педикюрщик пожаловался на налоги, старушка в свою очередь высказала пожелание, чтобы увеличили пенсию.
Каждый говорил о своем, и Леон Бурген решил навести порядок. Он объяснил, что жизненный уровень зависит в основном от военных расходов. Если ассигнования на вооружение увеличатся, жить станет еще труднее. Создание ЕОС тем более тяжело отразится на общем положении, что речь идет о подготовке атомной войны…
В ответ все заговорили одновременно… Преподаватель убежденно заявил:
— Никто не решится пустить в ход атомную бомбу.
— Вы думаете? — спросила старушка.
Жаклина, вспомнив слова отца, вмешалась:
— Если бы у Гитлера была атомная бомба, он бы ею воспользовался…
— Ничего подобного. У Гитлера были отравляющие вещества, а он их не пустил в ход, — возразил учитель.
— Да что вы мне рассказываете! — возмутился холостяк. — Мою невесту в Освенциме задушили газами.
Наступило молчание. Преподаватель нарушил его, попросив прощения за то, что невольно вызвал тяжелые воспоминания. Но он настаивал на своем. В концентрационных лагерях совершались такие чудовищные вещи, что преступники вынуждены были действовать тайно. А на фронте, где ничего нельзя скрыть, никто не решился употреблять газы.
— Необходимо напомнить, — заметил Леон Бурген, — что о запрещении применения газов было договорено в Женеве. Вот почему никто и не осмелился пустить их в ход.
Жаклина, обрадовавшись поддержке, решила развить свою мысль.
— А ведь атомная бомба не запрещена.
— Так чего же ждут? Надо немедленно ее запретить, — сказал педикюрщик.
— Вообще всему этому пора положить конец, пока еще не поздно, — поддержал его холостяк.
— И оставить нас в покое, — добавила консьержка.
Старушка одобрительно кивала головой.
— Но мы-то что можем сделать? Обо всем этом нужно заявить депутатам…
Леон Бурген ухватился за эту мысль. В квартале собраны подписи против создания ЕОС. Нужно представить этот протест депутатам округа и потребовать, чтобы они голосовали против Сообщества. Нужно условиться о встрече и организовать делегацию в несколько человек.
— Я согласна, — сказала консьержка, — но я свободна только в воскресенье утром, когда муж может подежурить за меня.
Еще долго спорили, перескакивая с одного предмета на другой, пока не договорились окончательно. Педикюрщик был польщен тем, что о нем говорили как о бывшем офицере, и высказал желание войти в делегацию. Старушка сказала, что и она пойдет к депутатам, если в тот день у нее не будут болеть ноги. Преподаватель уклонился под предлогом, что и без него много желающих. Возможно, он не хотел, чтобы подумали, будто он, как консьержка, брюзжит по любому поводу, Холостяк дал согласие принять участие только в нескольких походах и попросил включить его в делегацию к женщине-депутату, «за которую я голосовал в те времена, когда еще верил в чудеса», — сказал он.
Жак Одебер не узнал свою комнатушку. За время его отсутствия Жаклина сделала героические усилия, чтобы навести уют. На тахте, покрытой яркой материей с симметричным рисунком, восседала кукла в платье маркизы, которое Жаклина сама сшила. Из остатков яркой материи она сделала абажур и повесила на окно две короткие в сборку занавески. На столике, покрытом вышитой скатеркой, стояли в рюмке три ярко-красные гвоздики… Жака ожидал еще один сюрприз. Жаклина открыла дверку шкафчика, на вид совершенно нового, и показала аккуратно расставленную на полках посуду: набор алюминиевых кастрюлек, шесть тарелок, три стакана, кофейник и ко всему еще электрическую плитку.