Его пальцы порхают меж моих раздвинутых бедер. Я начинаю постанывать, потом кричать, голова мечется по подушке. Мне хорошо! Невероятно, невозможно хорошо, и я уже почти, почти…
Он снова останавливается и просто кладет мне руку на низ живота. Это невыносимо! Я давлюсь возмущенным всхлипом:
— Сволочь!
— Сколько страсти, сеньорита, — низкий и хриплый голос выдает, что он возбужден не меньше моего.
— Пожалуйста… помоги мне… дай мне…
— «Дай" чего?
— Пожалуйста, — скулю я. — Я хочу тебя.
Поцелуй в ключицу:
— Потерпи.
И снова мучительно-сладкая пытка. В моих криках возмущение смешивается с удовольствием. Мне хорошо и плохо. Я изгибаюсь, резко двигаю бедрами навстречу, пытаюсь поймать ускользающее наслаждение. Каждый мускул дрожит, каждое прикосновение заставляет дергаться, словно с меня содрали кожу. Соски ноют от напряжения, живот скручивает и отпускает сладострастная судорога. А он все так же неспешно и умело гладит и целует мое тело, подводит почти к самому пику и останавливается в полушаге от финала. Как он может себя контролировать?
Хочу! Хочу, чтобы он вошел в меня, чтобы взял, хочу слиться, ощутить его внутри! Хочу сладкой, восхитительной разрядки, что обещают, но никак не дают его губы и руки!
Воспитание и представление о приличиях тонут в багряной пелене, жажда заполняет меня целиком, и я начинаю кричать и упрашивать, используя самые грязные и пошлые слова, что знаю. Сейчас мне плевать на любые приличия. Сейчас я просто хочу.
Хочу!
А потом он не выдерживает и прерывает игру. И я наконец ощущаю горячую тяжесть тела сверху, ощущаю тянущую, такую приятную наполненность внутри. Оплетаю его ногами, вскрикиваю от каждого резкого толчка и двигаю бедрами навстречу. Мне хорошо. Хочу, чтобы это продолжалось и продолжалось…
— Да! Да! Да! — шепчу я, как заведенная. — Хорошооооо…
Всего несколько движений подбрасывают к вожделенному пику. Острая восхитительная судорога идет по телу. Одна. Вторая и третья. С губ срывается стон. Я плыву в сладких волнах наслаждения, тону в них, обмякаю и погружаюсь в теплый блаженный туман. Нет сил двигаться, но я продолжаю ощущать резкие движения мужчины, каждое из них вызывает новую упоительную волну, продлевая удовольствие.
Потом я слышу его стон, и низ живота снова скручивается в болезненно-приятном спазме. Я так люблю, когда Элвин теряет голову. Когда отпускает этот проклятый самоконтроль. Люблю слышать его стоны, ощущать свою власть над ним.
Он опускается рядом, обнимает меня и тяжело дышит. Над кроватью запах пота и страсти.
— Развяжи, — прошу я.
Открывает глаза и снова ухмыляется, возвращая на лицо привычную маску:
— Зачем?
— Чтобы я могла тебя отдубасить.
— О! Достойная причина, — соглашается он и распускает узлы. Обнимаю его, утыкаюсь в плечо.
— Гад ты! Это было жестоко!
— На то и наказание. И еще скажи, что тебе не понравилось. Кстати, мне было очень сложно терпеть, когда ты так эротично пищала.
— Все равно предупреждать надо!
— Если предупреждать, уже не то. И потом, это была импровизация, — Элвин касается губами следа от шнура на моем запястье, где кожа стесана почти до крови. — Эх ты. Я же говорил: «Не дергайся».
— Посмотрю я, как ты будешь «не дергаться», когда я тебя так же привяжу и начну мучить, — притворно возмущаюсь я.
— Сначала привяжи, — смеется он.
Я начинаю думать, что это отличная идея. Кажется, знаю, что устроить ему в следующий раз.
Накатывает усталость. Закрываю глаза и сонно шепчу «Люблю тебя», он целует меня в макушку и ничего не отвечает.
Он очень редко говорит, что любит. Потому что вообще редко говорит о своих чувствах.
Я не обижаюсь. Люблю его таким, какой есть.
НЕПРИСТОЙНАЯ СДЕЛКА
Тихое царапанье со стороны двери я услышал далеко не сразу. А услыхав, задумался — стоит ли открывать. Франческа уехала, я был один и не ждал гостей. Уютное кресло, огонь в камине, интересная книга и дождь за окном — что еще нужно для хорошего осеннего вечера?
Потом любопытство победило, и я спустился посмотреть, кто там скребется.
— Мне нужна помощь, колдун! — огорошила она меня прямо через порог.
Я приподнял бровь и смерил ее взглядом. Раз пять. Потом кивнул:
— Ну, конечно. Я же известен в Рондомионе как главный помогайка. Отчего бы сельским девкам не бегать ко мне каждый раз, когда нужно сделать приворот или скинуть ребенка?
Судя по одежде, даже не горожанка — крестьянка. Молодая и довольно хорошенькая, хоть последнее утверждение лучше проверить еще раз, когда обсохнет у камина. Волосы сосульками, губы дрожат, плащ весь мокрый.
Я посторонился и сделал пригласительный жест. Девчонка, поникшая было при моих словах, снова оживилась. Бочком пробралась мимо и застыла нерешительно в холле.
Она зря боялась, что я ее прогоню. Крестьянская девчонка, которая сумела зайти на Изнанку, да еще и сделала это в поисках моего общества — явление уж слишком нетипичное, чтобы захлопнуть дверь перед ее носом.
Как минимум, ее кто-то научил.
Я пригласил девушку в гостиную и даже предложил вина. Она отказалась. Сесть в кресло — тоже. Стояла передо мною, теребила пальцами край нарядно вышитого пояса и отчаянно трусила.
Я решил не подкидывать ей реплики. Раз у девчонки ко мне дело, пусть излагает. А она молчала. Отводила взгляд и снова возвращалась к моей левой руке. Пялилась на нее, как на ярмарочного уродца. Я почувствовал, что раздражаюсь от такого внимания. Да и пауза слишком затянулась, пора прекращать спектакль…
Но крестьянка наконец решилась.
— Я прошу помощи, колдун.
А хороша пейзаночка. Я даже залюбовался. Статная, ладная, не похожа на крепко сбитых деревенских бабищ. Не иначе как заезжий рыцарь или лорд улучшил породу в ее деревеньке.
— Я это уже слышал. И я не помогаю бесплатно.
Я вообще не помогаю, будем честными. Ни бесплатно, потому что благотворительность развращает. Ни за деньги, потому что не нуждаюсь в них.
— У меня есть, чем заплатить, — плащ слегка распахнулся, когда она потянулась к кошельку на груди.
— Намекаешь на то, что я нищий? Не оскорбляй меня, женщина, мне не нужны твои крестьянские гроши.
— Это большие деньги.
— Да хоть все сокровища Короны. Предложи действительно достойную плату или уходи.
— Простите. Не хотела вас обидеть, — ее голос задрожал.
Предположение, что этот милый ребенок мог меня обидеть, вызвало улыбку. На самом деле я самым бессовестным образом развлекался за ее счет.
— А что бы вы хотели? — ее голос дрогнул.
— У меня все есть.
Почти правда. Было немного любопытно, как она попала на Изнанку и откуда узнала про меня. Но вряд ли эта информация могла послужить достойной оплатой.
— Как зовут тебя, прелестное дитя?
— Элли… — она откашлялась. — Элли Браун.
— И какой помощи ты хочешь от меня?
— Мой… мой жених. Саймон. Он исчез. Куч… кузнец видел, как его похитили ши.
Я приподнял бровь:
— Похитили?
— Да, — казалось, что это невозможно, но она покраснела еще больше. — Он ушел за ним… за ней. Мне нужно вернуть Саймона. Вы поможете?
Тут мне захотелось выругаться. Потому что я наконец ее узнал.
Элисон — так ее звали. Старшая дочь лорда Генри Майтлтона. Сколько лет прошло? Шесть или восемь… тогда, на похоронах патера Вимано, она была совсем девчонкой — платье с кружавчиками, косички.
А рыжий Саймон совсем не был ее женихом. Он был ее братом.
Пусть в последние годы я стал частым гостем в человеческом мире, привыкнуть к тому, как быстро взрослеют и стареют смертные, так и не смог. В мире фэйри, где все неизменно и каждый год похож на предыдущий, слишком легко позабыть про время.